Пьеса для обреченных

Прятаться?

— Н-ну… — раздумчиво протянул он. — Я думаю, нужно сначала посмотреть в глазок, а потом уже действовать по обстоятельствам. Как индеец, красться умеешь?

Я не умела, о чем и оповестила энергичным мотанием головы. Леха вздохнул, видимо сетуя на мою бесполезность, и на цыпочках, прижимаясь к стене, медленно пошел к двери. И тут через замочную скважину в гулкое пространство коридора вполз громкий змеиный шепот:

— Алена Ивановна, это я! Откройте, пожалуйста! Я же знаю, что вы здесь!

Голос, вне всякого сомнения, принадлежал милой бабушке Елизавете Павловне.

«Проклятый Мюллер!» — подумала я, обгоняя Леху и приникая к дверному глазку. И чуть не рухнула в обморок. На лестничной площадке рядом с мерзкой старушенцией стояли еще две бабуси, такие же приторно положительные и наверняка столь же зловредные! Одна из них выглядела скорее этакой пожилой дамой: светлая помада на губах, подведенные брови, редеющие пряди покрашены в русый цвет и заботливо уложены. Вторая, с пластмассовой гребенкой в седых волосах и во фланелевом халате в крупный горох, почему-то наводила на мысли о Каюмовой на пенсии.

— Алена Ивановна! — снова зашипела Мюллерйха, приникнув к двери. — Откройте! Я знаю, кто вы. Мы пришли, чтобы вам помочь!

Леха недоуменно повел светлыми, кустистыми бровями. Я в ответ только пожала плечами. Настойчивые бабуси, похоже, не собирались уходить.

— Может, откроем? — одними губами произнес он. — В принципе мы ничего не теряем. В крайнем случае, больше никогда здесь не появимся.

Возразить я просто не успела. Видимо, Леха придерживался принципа, что согласия женщины нужно спрашивать из чистой формальности. В замке повернулся ключ, щелкнул шпингалет. И все три бабушки немым кошмаром возникли на пороге.

Впрочем, Елизавета Павловна тут же нарушила наметившуюся паузу, доверительно сообщив:

— Алена Ивановна, не бойтесь! Мы никому ничего не скажем… Взрослые ведь люди — понимаем!

— Да, Алена Ивановна, — оптимистично подхватил мой напарник-взломщик, — не бойтесь. Они взрослые люди, и все понимают. Сейчас вот только объяснят, что именно.

Впятером мы прошли в комнату, бабушки чинно, как курицы на насест, уселись на диван, и Елизавета Павловна продолжила начатую речь:

— Алена Ивановна, я не какая-нибудь Дунька с Коптевского рынка и сразу поняла, что вы — оттуда! — При этом она многозначительно закатила глаза под потолок, так что спектр толкований слова «оттуда» расширился от Лубянки до небесной канцелярии. — И я не удивлена, что там… — снова взгляд на люстру, — заинтересовались нашим соседом. Ничего объяснять не надо, мы все понимаем: интересы безопасности, тайна следствия…

Леха, стоящий у окна со скрещенными на груди руками, выразительно оттопырил нижнюю губу и пару раз моргнул веселыми круглыми глазками.

— Сама я не могла сообщить вам ничего полезного. Но потом, после вашего ухода, подумала, позвонила приятельницам и вот…

При словах «и вот» приятельницы синхронно кивнули, видимо выражая полную готовность помочь следствию.

— Анна Львовна, — еще один кивок дамы в помаде и искусственных кудрях, — и Татьяна Дмитриевна, — доброжелательная улыбка той, что во фланелевом халате, — кое-что вспомнили!

На этом «увертюра» закончилась. Пора было как-то реагировать. Я попыталась изобразить мужественного и проницательного «слугу закона». На помощь снова пришел Леха:

— Большое спасибо!

Он отлепился от подоконника, поправил штору и прошелся туда-сюда перед старушками, как бы о чем-то напряженно размышляя.

— Но вы, надеюсь, отдаете себе отчет в том, насколько это секретная и не подлежащая разглашению акция?

У меня в голове завертелось, что разглашению не подлежат обычно все же сведения, но, естественно, вслух я ничего не сказала.

— Ситуация с Вадимом Петровичем Бирюковым очень сложная. Любая информация сейчас может оказаться важной и полезной. Но больше всего нас интересует, приходил ли кто-нибудь в шестьдесят седьмую квартиру в последние дни, и если приходил — то кто и когда?

Татьяна Дмитриевна нервно заерзала на диванчике — видимо, ей было что сказать. Мюллериха, выполняющая функции координатора, прикрыла глаза, давая добро.

— Да, приходил! — Голос у Татьяны Дмитриевны оказался на редкость писклявым и противным. — Точно приходил! Я еще сразу подумала, что дело нечисто… Ну, нормальный человек с такими якшаться не станет! Бывает, конечно, горе: вот у одной моей знакомой сына недавно на семь лет посадили, но вообще-то…

— Стоп-стоп-стоп! — Я наконец тоже включилась в разговор и поднялась с компьютерного стула, расправив полы пальто. — Оставим пока сыновей знакомых.

Кто приходил? Что за человек? Почему нормальные люди не стали бы с ним якшаться?

— Так бандит же! Пальто длинное, черное, шарф белый и телефон… как его?.. сотовый. В общем, натуральный бандит!

Что и говорить, логика была железная. Я покосилась на Лехино пальто, висящее на подлокотнике дивана, ехидно улыбнулась своему напарнику одними уголками губ и продолжила «опрос свидетелей»:

— Он входил в квартиру или уже выходил?