Песчаные небеса

С восхода прошло уже довольно много времени, солнце было в зените и палило нещадно. Все живое попряталось от жары, исчезли куда-то даже маленькие ящерки, которые утром грелись на песчаных холмиках, шмыгали под копытами лошадей и, когда на них падала тень, мелко дрожа, быстро зарывались в песок.

Путники оказались в тяжелом положении – поспешное бегство из Султанапура не позволило им запастись едой и питьем, не было денег, чтобы купить провизию, да и где ее купишь посреди пустыни. Оставалось надеяться, что джавиды, по словам Ниорга ожидавшие киммерийца в развалинах сторожевой башни, сообразят захватить с собой хотя бы флягу с водой. О том, чтобы напоить лошадей, и думать было нечего. Да, повезло бывшей лошадке Турлей-Хана, стоит теперь, небось, в прохладной конюшне у старика-шемита, напоенная да накормленная, и варвара рядом нет…

Конану приходилось потяжелее, чем Мораддину – болели обожженные на пожаре руки, причем боль усиливалась жгучими лучами солнца; уже сейчас варвару сильно хотелось пить. Пару раз сознание на пару мгновений точно заволакивалось туманом, он, судорожно сжав пальцы, держался за луку седла, чтобы не упасть с лошади. Развалины башни приближались медленно, как во сне, и, чтобы отвлечься от боли и жажды, Конан смотрел, не отрываясь, на колеблющийся силуэт, силясь различить бойницы, отдельные камни, пообсыпавшийся зубчатый верх… Временами в глазах темнело, и тогда варвар перебрасывался двумя-тремя ничего не значащими словами с Мораддином, чтобы не потерять ощущение действительности.

Летучая мышь сидела, спрятавшись в складки одежды хозяина, и даже не пыталась высунуться наружу, под слепящие лучи солнца.

Наконец, желто-серые развалины башни вынырнули из-за бархана, неожиданно оказавшись совсем рядом – меньше, чем в полете стрелы.

– Приехали, – прохрипел Конан, еле двигая пересохшими губами. – Честное слово, проезжай сейчас караван да вынырни из песка равах, я бы не раздумывая кинулся снова зарабатывать воду…

– Я бы к тебе с удовольствием присоединился, – слабым голосом откликнулся Мораддин. – Вот, кстати, ехал и думал, что будет, если эта тварь – равах – прельстится двумя полумертвыми от жары и жажды проходимцами…

– Подавится, – хмуро сказал киммериец. – А что вернее, отравится и сдохнет… Давай ходу, хоть в тени посидим…

Конан, кряхтя и постанывая, слез с понурой лошади, завел ее в тень, отбрасываемую старой башней, привязал к проржавевшей древней коновязи и решительно шагнул внутрь. Мораддин вошел следом и ткнулся в спину варвара, замершего у входа, будто статуя.

– Что такое? – полугном подпрыгнул, заглядывая через плечо Конана, но ничего толком не разглядел. Когда тот молча посторонился, Мораддин обозрел округлое помещение первого этажа и присвистнул.

– Мораддин, ты видел Дагарнуса в лицо или он платил за мое освобождение через своих поверенных?

– Конечно, видел, – последовал ответ.

– Тогда скажи мне, только честно, это – он? – киммериец указал на один из трех трупов, лежавших у стены. Мораддин, не колеблясь, прошел вперед, нагнулся, осмотрел тела и, повернувшись к Конану, утвердительно кивнул.

– Так, – только и смог сказать северянин. – Плакали мои денежки…

– Ты неисправим, – вздохнул Мораддин, вертя в руках подобранную стрелу с синим оперением.

Конан присел на корточки у стены, обхватил голову руками и с неподдельной мукой в голосе проговорил:

– Великий Кром, да что происходит-то? Почему все мрут, как мухи?! Я впервые начинаю думать о собственной смерти…

– Брось, – махнул рукой Мораддин. – Отобьемся, со мной не пропадешь!

– Да я и без тебя почти три десятка лет не пропал! – огрызнулся варвар. – Я просто хочу знать, что творится вокруг! Не может быть, чтобы Джафир был виновен в попытке убить меня, смерти мага, пятитысячника и теперь вот Дагарнуса. Его-то за что?

Мораддин тем временем обшаривал одежду кофийского посланника, убитого ударом кинжала в висок – способ, еще никогда не виденный варваром. Единственное, что удалось добыть у достойного мэтра – это кошелек с золотом, который полугном немедленно бросил Конану, чтобы тот хоть немного утешился. Зато у одного из телохранителей оказалась нетронутая огромная фляга разведенного вина. Напившись, Мораддин подошел к киммерийцу и сунул сосуд ему в руку.

– Пей вот лучше.

Варвар, отложив кошелек, схватил флягу и в несколько огромных глотков осушил ее до дна, даже не спросив, пил ли Мораддин. Выдохнув, он резко отшвырнул пустую баклагу и исподлобья посмотрел на своего спутника, а потом на стрелу, которую бывший капитан хэрда бросил на выщербленный, покрытый песком пол.

– Дай-ка эту штуку сюда, – Конан указал на стрелу, и когда она попала ему в руки, подозрительно посмотрел на оперение и потеребил крашеные синей краской перышки.

– Стрела-то зуагирская… – медленно проронил он. – Я такие видел в оазисе Баргэми. Все-таки это дело рук молодого шейха. И кувшин он, гад, забрал… Между прочем, Мораддин, а где твои вислоухие дружки? Ниорг мне, помнится, шамкал, будто поджидать они меня тут будут.