— Майкел желает принять его немедленно. И без всякой охраны.
Главный охранник опустил свой лазер. То же самое сделали все остальные.
— Все правильно, — сказал привратник. — Иди сюда, Певчая Птица.
Анссет кивнул охраннику, который только пожал плечами и отошел. А затем, следуя жесту привратника, Анссет прошел дальше.
20
Анссет выглядел обезумевшим со своими все еще мокрыми волосами и мятой одеждой, болтающейся на не успевшем высохнуть теле. Но он никак не был готов к тому, что застанет в комнате только лишь Майкела, Управляющего и Рикторса Ашена. Майкел был воплощенное добродушие. Он приветствовал мальчика, пожав ему руку, чего никогда не делал раньше. В его голосе звучало необычное веселье, когда он сказал:
— Анссет, сын мой, все устроилось. Мы сглупили, считая, будто тебя следует отослать от нас. Капитан был единственным из заговорщиков, способным дать тебе сигнал. Когда он умер, я тут же оказался в совершенной безопасности. И действительно, как ты уже доказал, в твоем лице, мой мальчик, я приобрел самого лучшего телохранителя, которого только можно иметь!
Майкел рассмеялся, Управляющий и Рикторс Ашен присоединились к нему, как будто не было ничего более замечательного и радостного как этот поворот событий. Только вот поверить в это было невозможно. Слишком уж хорошо знал Анссет голос Майкела. За всем, что он говорил и делал, звучало предупреждение. Что-то было не так.
Ну ладно, что-то
— Майкел, когда меня держали на плоскодонке, я мог слышать птиц снаружи. Птиц, и больше ничего! Ничего! Но ведь когда мы отправились на Делавер, мы слыхали детский смех на дороге, мобили на реке! Так что, меня никогда там не держали! Так что, все это был обман, и Капитан умер напрасно!
Но Майкел только лишь покачал головой и рассмеялся. В этом смехе было что-то безумное. Анссету хотелось прижаться к императору, предупредить, что устроивший этот заговор действовал гораздо умнее, чем им казалось, так что существовала огромная…
Но в это время к ним подошел Управляющий, держа в руках бутылку вина. Он смеялся, подстраиваясь под Майкела, и в его голосе звучала песня измены.
— Да не забивай ты себе голову, — сказал Управляющий. — Пора отпраздновать. Ты ведь спас Майкелу жизнь, мой мальчик! Я принес вино. Анссет, почему бы тебе не разлить его!
Анссета передернуло от воспоминаний.
— Я? — изумленно спросил мальчик, хотя потом удивление испарилось. Управляющий протягивал ему бутылку с вином и пустой бокал.
— Повелителю Майкелу, — сказал Управляющий.
Анссет вскрикнул и бросил бутылку на пол. — Прикажи ему замолчать!
Неожиданность непонятного поступка мальчика заставила Рикторса Ашена вырвать лазер из кобуры. Рикторс пришел в личные апартаменты императора вооруженным, понял Анссет с облегчением.
— Не позволяй Управляющему говорить! — крикнул он.
— Ну почему же так? — невинно спросил Майкел, и лазер шелохнулся в руке Рикторса; один только Анссет знал, что за этими словами не было никакой невинности. Майкел только лишь притворялся, будто ничего не понимает. Анссету хотелось взлететь под потолок и немедленно бежать отсюда.
Но Управляющий не остановился. Он быстро-быстро, торопясь, продолжил:
— Ну зачем же ты так? Ничего, у меня есть еще одна бутылка.
Слова молотом грохнули по сознанию Анссета, и, подчиняясь рефлексу, он развернулся на месте, оказавшись лицом к лицу с Майкелом. Мальчик знал, что происходит, знал и возопил против этого. Только вот руки действовали вопреки его воли, ноги подогнулись, он весь сжался как пружина — все это произошло так быстро, что мальчик не мог остановиться. Он знал, что через мгновение его рука погрузится в лицо Майкела — любимое, улыбающееся лицо Майкела…
Майкел улыбался ему, по-доброму, без малейшей боязни. Многие годы Самообладание служило Анссету, чтобы скрывать эмоции. Теперь же он послужил для того, чтобы выразить чувства. Мальчик не мог, не мог, не мог хоть как-то повредить Майкелу, и хотя тело несло в своем движении смерть, Анссет метнулся вперед, его рука ударила…
Только удар не попал в лицо Майкела. Рука пробила поверхность пола, вызвав извержение подогретого геля. При этом кожа на руке Анссета лопнула; гель делал боль едва выносимой; кость при ударе тоже, видимо, пострадала. Только Анссет не чувствовал этой боли. Единственное, что он испытывал — это страшную боль в сознании, боль сопротивления той силе, что все еще таилась внутри и настойчиво требовала: убей Майкела, убей Майкела.