Пещера Лейхтвейса. Том первый

— Не бойся ничего, Розочка, — нежно гладил Натан по голове свою сестру. — Я теперь с тобою и никому не дам тебя в обиду. Но скажи мне, каким образом ты очутилась здесь? Каким образом случилось, что я нахожу тебя в мрачном заточении? Где моя веселая, цветущая Роза с румянцем на щеках? Где красивейшая девушка всего Гетто? Скажи, кто виновник твоих страданий, и я забуду на время свой священнический сан и жестоко покараю обидчика.

Во время краткой речи Роза стояла, опустив глаза в землю, и понемногу краска стыда заливала ее лицо. Она прижала руки к порывисто вздымавшейся груди, как бы желая сдержать сильное биение своего сердца. Наконец она решилась. Взяв за руку брата, она подвела его к кровати, на которой лежал изможденный голодом ребенок.

— Ты видишь это? — робко произнесла девушка. — Это мой ребенок.

Патер выдернул свою руку и устремил на сестру строгий взгляд.

— Бедная, — промолвил он наконец. — Ты любила и была обманута?

— Да, — прошептала она, наклоняя заплаканное лицо.

— Кто же соблазнитель? — мягко спросил Натан.

Роза упала к его ногам.

— До сих пор я молчала! — криком вырвалось у нее. — До сих пор имени его у меня не могли вырвать никакие мучения, никакие пытки, потому что я боялась, что отец будет мстить ему, а ведь он хоть и негодяй, но отец моего ребенка. Тебе же я объявляю его имя — и что ты решишь относительно него, то и должно быть. Это — граф Сандор Батьяни.

— Батьяни, — мрачно произнес патер. — И он бросил тебя в самую ужасную минуту? Он обрек тебя на страдания в Гетто тогда, когда ты готовилась стать матерью его ребенка?

— Да, — грустно кивнула головой Роза. — Он бросил меня, несмотря на все мои мольбы, несмотря на то, что я говорила ему о тех мучениях, которые ожидают меня в Гетто, если там сделается известным мое положение. Он с насмешкой заметил, что «собаке жидовке — собачья участь»… Я не знала, что судьба связала меня с дьяволом в человеческом образе.

— Но какой же другой дьявол заточил тебя сюда? — осведомился Натан.

Роза вздрогнула и с ужасом подняла глаза на брата.

— Натан, — порывисто заговорила она. — Натан, беги отсюда, оставь меня здесь на страдания. Закрой свое лицо и беги, беги возможно дальше. Знай, что мой мучитель — наш родной отец. Это он запер меня сюда, он хочет уморить голодной смертью моего младенца, чтобы смыть «пятно позора», как он называет мое несчастье.

Патер отступил назад. Ужас ясно вырисовался на его лице.

— Что же это? — растерянно произнес он наконец. — Или луна слишком приблизилась к земле и своим вредоносным светом затуманила мозги людей? Возможно ли, чтобы отец мучил, истязал свою дочь, чтобы он покушался на жизнь младенца, своего внука? Теперь я понимаю, зачем Господь повел меня по пути, который так не нравится отцу, зачем Он же допустил Батьяни соблазнить тебя. Я вижу в этом проявление гнева Господня, направленного против нашего отца, Илиаса Финкеля. Слушай, сестра, — твердым голосом продолжал он. — Я пробрался в этот дом, я открыл потайную дверь, через которую я ушел с патером Леони, для того, чтобы повидать тебя, горячо любимую мою сестру. Но, оказалось, и этот мой шаг направлял Господь. Он привел меня сюда, чтобы я стал твоим спасителем и мстителем за тебя. Идем туда, наверх, к тому еврею Финкелю, ростовщику, который деньги любит больше собственных детей, который служит одному только Ваалу, который потерял всякое право на любовь к нему. Идем — я приказываю тебе — следуй за мной.

Роза взяла ребенка и пошла за патером.

Поднявшись на верхний этаж, они на цыпочках вошли в спальню старика еврея. Здесь на полу, на подранном матраце спал миллионер Финкель. В головах, вместо подушки, лежал мешок, набитый, должно быть, акциями и векселями, потому что Финкель и во сне крепко держал его обеими руками. Около изголовья лежали нож и пистолет: Илиас боялся воров и принимал меры предосторожности.

Дверь спальни была не заперта, потому что еврей сильно надеялся на крепость запоров входной двери. В комнате чадила скверная масляная лампа.

— Спрячься с ребенком вон в тот угол, — шепнул Натан сестре.

Роза быстро исполнила приказание брата, и патер подошел к матрацу.

Наклонившись над спящим, он схватил его за плечи и сильно встряхнул. Финкель проснулся. Первым его движением было схватиться за оружие, но Натан предусмотрительно отодвинул его в сторону.

— Не бойся ничего, Илиас Финкель, — спокойно произнес он. — Я не вор; твоих сокровищ мне не нужно. Взгляни на меня и скажи: узнаешь ли ты, кто перед тобою?

Финкель пристально вгляделся в лицо склонившегося над ним патера и вдруг с выражением злобы оттолкнул его от себя.

— Это ты! — с пеною у рта закричал он. — И ты осмеливаешься войти в мой дом, осмеливаешься говорить со мной. Прочь! Я не знаю тебя. Га! Я давно подозревал, что ты не сгорел, что ты изменил вере своих отцов. Прочь от меня, проклятый гой! Будь ты проклят! Мне не о чем говорить с тобой.