Пещера Лейхтвейса. Том третий

— Дай Бог, — проговорила Елизавета и, усталая, измученная, скоро уснула.

Зигрист также пытался заснуть, но сон бежал от него. Мешали заснуть терзавший его голод и боязнь проглядеть появление желанной земли. Он думал, что все-таки будет лучше, если кто-нибудь станет дежурить на плоту.

Ах, эта земля… покажется ли она наконец?

Зигрист был уверен, что их плот находится в нескольких милях от берега. Различные признаки убеждали его в этом. Но Зигрист боялся, что его товарищи так ослабели и измучились, что большинство из них не сможет дольше бороться с голодом, жаждой и погибнет, не достигнув земли.

Наконец его глаза начали слипаться, и он впал в то полудремотное состояние, которое не освежает тело, а только подчиняет его фантастическим сновидениям. Ему приснился странный сон. Ему казалось, что плот превратился в воздушный шар, высоко поднявшийся над морской поверхностью. Сильный ветер понес его над землей, над полями, лугами, лесами; под его ногами расстилались большие города, красивые деревни. Наконец, шар поднялся спокойно и величественно над высокой горой. Вдруг Зигрист заметил какую-то фигуру, — во сне он не мог различить, кто это был, — которая собиралась обрезать веревки, привязывающие гондолу к шару. Почти все они уже были перерезаны, кроме одной, не дававшей ему, сидевшему в гондоле, упасть и разбиться вдребезги. Зигрист видел во сне, что он поднялся, схватил злодея, собиравшегося совершить ужасное преступление, что они, вцепившись друг в друга, оба полетели в бездонную пропасть. Нападавший был сильней Зигриста; сильные руки, точно железные клещи, сжали горло Зигриста, и он чувствовал, как дыхание остановилось в его груди и из глаз посыпались искры. Ему казалось, что он задыхается.

Невольно схватился он обеими руками за шею. Его руки коснулись чьих-то чужих рук; чьи-то сильные пальцы, готовые задушить его, действительно сжимали его горло. Зигрист пытался освободиться, но это ему не удалось. Человек, напавший на него во время сна и старавшийся задушить его, был гораздо сильнее его. Зигрист наконец открыл глаза и, к своему удивлению, увидел, что напавший на него человек был Готлиб, безумный сын старого лоцмана. Обыкновенно такой добродушный и приветливый юноша, он теперь держал в одной руке нож, а другою сдавливал горло Зигриста, стараясь воткнуть ему нож в сердце. Рядом с борющимися, ничего не подозревая, безмятежно спала Елизавета.

Зигрист был уверен, что настал его последний час. После трехнедельной голодовки он так ослаб, что был решительно не в силах справиться с безумцем. Наконец ему удалось позвать на помощь. Он испустил короткий, дребезжащий звук, но этого было довольно, чтобы поднять на ноги других пассажиров. Елизавета проснулась и с криком бросилась на противника мужа, стараясь схватить его сзади и оттащить от Зигриста. Но Готлиб обернулся к ней, угрожая ножом, и она остановилась, не смея шевельнуться. В ту же минуту с задней части плота появился человек высокого роста. Сильный удар веслом по руке заставил сумасшедшего выронить нож, и в то же мгновение Лейхтвейс, так как это был он, схватил в охапку сына лоцмана, поднял его на воздух и бросил об перила.

Пока Зигрист, шатаясь, упал на руки Елизаветы, довольной и счастливой, что ее муж был спасен, жестокая борьба завязалась между Лейхтвейсом и сумасшедшим. Готлиб, крепко вцепившись в Лейхтвейса, делал отчаянные усилия, чтобы вместе с ним броситься в море. При нормальных условиях Лейхтвейсу ничего не стоило бы связать сына лоцмана. Но безумие придало Готлибу такую страшную силу, такую энергию, что разбойнику понадобилось употребить нечеловеческие усилия, чтобы вырваться из рук несчастного юноши. Эту сцену вдруг осветили первые лучи восходящего солнца, выглянувшего из-за розовых облаков.

— Помогите, — прохрипел Лейхтвейс, чувствуя, что силы оставляют его. — Помогите, друзья…

В ту же минуту все были на ногах и поспешили к нему на помощь. Резике и Бенсберг подоспели первыми. За ними, несмотря на слабость, подошла к месту происшествия Лора. Но было уже поздно. Готлиб, скрежеща зубами, с диким рычанием ухватил Лейхтвейса поперек туловища и так сильно откинулся назад, что полетел через перила в море, увлекая за собой и Лейхтвейса.

Общий крик ужаса раздался на плоту. Лора стояла, окаменев, как статуя, с поднятыми руками. Она видела, как ее возлюбленный исчез в воде, а с ним исчезла и последняя надежда на счастье, на спасение. На плоту поднялась безумная суматоха: все бегали, толкались, кричали. Только один Зигрист проявил некоторое самообладание при этих тяжелых обстоятельствах. Он поспешил на корму плота, где лежала куча канатов, и, схватив один из них, бросил его в воду, чтобы Лейхтвейс мог ухватиться за него.