Пешки Ноль-А

— Да, — сказал Госсейн с улыбкой, — да, может быть. Они замолчали.

Госсейн настроил карточку на одну из «запомненных» зон и одновременно подал сигнал на чувство страха или сомнения. Если эти чувства появятся у него, карточка немедленно телепортируется из комнаты.

Такая предосторожность была недостаточной, но все же давала какой-то шанс.

Он сфокусировал стекло над текстом и прочитал:

«Госсейну:

Искривитель пространства имеет замечательное качество. Он питается электрической энергией, но не проявляет необычных свойств даже во включенном состоянии. Этот прибор встроен в стол, за которым вы сидите. Если вы прочтете дальше, то тут же попадете в сложнейшую западню, когда-либо созданную для конкретного человека».

Пришло ли чувство страха, он не помнил. Дальше была ночь.

IV

Детский мозг с недоразвитой корой фактически не способен к проницательности. Ребенок неизбежно делает неверные оценки. Многие из этих ложных суждений обусловлены тем, что нервная система находится на «бессознательном» уровне. Они могут быть перенесены в зрелость. В результате мы имеем «хорошо образованного» мужчину (или женщину) с инфантильными реакциями.

Курс Ноль-А

Колесо сверкало. Госсейн лениво смотрел на него, лежа в повозке. Наконец, его взгляд оторвался от металлического колеса и остановился на закрывающей горизонт постройке. Это было гигантское строение, выгибающееся вверх от земли, подобно огромному шару. Только небольшая его часть была доступна взору.

Картина дошла до его сознания и поначалу не вызвала никакой озабоченности. Госсейн поймал себя на том, что сравнивает увиденное с номером отеля, где он беседовал с Джанасеном. А затем он подумал: «Я Ашаргин».

Впрочем, это чувство не выражалось словами. Автоматическое отождествление себя, простое отождествление, которое исходило из органов его тела и воспринималось нервной системой, как само собой разумеющееся. Но не спокойное отождествление. Гилберт Госсейн отверг его с удивлением, которое переросло в тревожное возбуждение, а затем в замешательство.

Летний ветерок обдувал его лицо. Возле большого строения среди подобия деревьев там и сям были разбросаны мелкие постройки. Позади них, на заднем плане великолепного пейзажа, высилась величественная, покрытая снегом гора.

— Ашаргин!

Госсейн подскочил. Баритон прозвучал в футе от его уха. Он дернулся, поворачивая голову, и тут увидел свои пальцы. Это остановило его. Он забыл о человеке, окликнувшем его, забыл даже взглянуть на него. Ошеломленный, он рассматривал свои руки. Они были тонкими, изящными, не похожими на сильные, мускулистые, крупные руки Гилберта Госсейна. Он оглядел себя. Тело было мальчишески стройным.

Тут он почувствовал внутреннее отличие, чувство слабости, слабой жизненной силы, путаницу чужих мыслей. Нет, не мыслей. Чувств. Сигналы из органов, которые некогда были под контролем другого разума.

Его сознание отпрянуло в ужасе и снова ополчилось против фантастической информации: «Я Ашаргин».

Не Госсейн? Его рассудок помрачился, когда он вспомнил слова на «карточке»: «...вы попадете в сложнейшую западню, когда-либо созданную...» Чувство катастрофы было сильнее всего испытанного им до сих пор.

— Ашаргин, ты слишком ленив. Встань и затяни подпругу дралла.

Он выскочил из телеги. Быстрыми пальцами подтянул ослабевшую подпругу на хомуте сильного быкоподобного животного. Он сделал это, даже не успев задуматься. Закончив работу, он залез обратно в повозку. Возница, священник в рабочей одежде, щелкнул кнутом. Повозка медленно потащилась и свернула во двор.

Госсейн пытался понять причину рабского повиновения, которое заставило его суетиться, как автомат. Понять было трудно. Слишком много путаницы. Но, наконец, понимание пришло.

Недавно этим телом управлял другой разум — разум Ашаргина. Это был нецельный, слабый разум, над которым господствовал страх и неконтролируемые эмоции, оставившие след на нервной системе и мышцах этого тела. Самое неприятное, что на внутреннюю разбалансированность тело Ашаргина реагировало на бессознательном уровне. Даже Гилберт Госсейн, понявший это, с большим трудом мог противодействовать этим сильным физическим принуждениям до тех пор, пока не натренирует тело Ашаргина до нормального психического состояния ноль-А. До тех пор, пока не натренирует... «Так ли это? — спросил себя Гилберт Госсейн. — Я здесь для того, чтобы натренировать это тело?»