Песнь Давида

Милли снова включила музыку, но на сей раз мелодия была медленной и грустной – под такую песню не танцуют, ее просто слушают. Это была «Дочь трубача» Дэмьена Райса, и мне стало приятно, что Милли тоже ее знает. От этого во мне затеплилась надежда, что, возможно, раз мы любим одну музыку, то наши сердца подходят друг другу. Я встал, радуясь, что музыка заглушит мой шум, но не успел я сделать и шага, как за угол зашла Робин.

Увидев меня, она взвизгнула и подпрыгнула на метр. Я прижал палец к губам, яростно качая головой. Милли не нужно знать, что я все слышал.

Я повернулся и поднялся по лестнице, надеясь, что Робин пойдет следом.

Мы вышли в прачечную. Я осторожно закрыл за ней дверь и спрятал руки в карманы, глядя в ее круглые от шока глаза.

– Я хочу, чтобы ты крикнула с лестницы, что я пришел и спускаюсь к ней, – потребовал я.

– Но… ты… как давно ты там сидел? – с запинками спросила Робин.

Я молчал, и она нахмурилась.

– Ты была права насчет меня, – уклончиво ответил я. – Мне действительно нравятся женщины. Особенно красивые. И я никогда не стремился к отношениям лишь с одной. У меня даже никогда не было девушки. Им просто не удавалось привлечь мое внимание надолго. До недавнего времени.

Морщинка между ее бровей мгновенно испарилась, а поджатые губы расплылись в улыбке. Не произнося больше ни слова, Робин повернулась, открыла дверь и крикнула в подвал:

– Амелия! У тебя гости!

Я подмигнул ей и начал спускаться обратно.

– Только не облажайся! – прошипела Робин. – В ее жизни и так было слишком много дерьма, ей не нужна добавка, Таг Таггерт. Солнышко, розы, поцелуи, обожание – вот твоя работа! Чтоб без всякого дерьма!

Я не мог пообещать ей безоблачного будущего. Даже не мог пообещать, что обойдется без дерьма с моей стороны… Я не мог изменить свою ДНК и не сомневался, что некоторые ее нити изрядно испачканы. Но я решительно обязан защитить Милли, насколько это в моих силах. Я оглянулся через плечо и кивнул верной кузине Милли, давая понять, что услышал ее, и Робин закрыла дверь, чтобы мы побыли наедине, в то время как я бесцеремонно нарушил их уединение.

Милли ждала, явно недоумевая, кто эти гости. Она распустила волосы, и те беспорядочно упали на плечи, но она не пыталась пригладить локоны или поправить одежду. Милли выглядела величественно и собранно в своей неподвижности, настолько уверенной в себе, что не чувствовала нужды суетиться над своим видом. Дэмьен Райс пел о том, как «не мог отвести от тебя глаз», и я не мог с ним не согласиться.

– Давид? – тихо спросила Милли. От того, что она узнала меня, я снова почувствовал головокружение.

– Я что, единственный парень, который так шумно спускается по лестнице? – На этот раз я намеренно шумел.

– Не-а, слышал бы ты Генри. Ты просто… единственный парень, – очаровательно призналась она. Ее щеки порозовели, а моя грудь запылала жаром.

Меня окатила волна облегчения. Слава богу, я единственный парень.

Я остановился в шаге от Милли и взял ее за руку.

– Тебе нравится эта песня?

Ведь очевидно же, что да, и очевидно, что я дурак.

– Обожаю ее.

– Я тоже, – прошептал я. Затем потянулся за ее второй рукой.

– «Случайные дети».

– Что?

Я ласково потянул ее за руки, и Милли шагнула вперед. Мы были так близко, что я мог упереться подбородком в ее макушку, песню Дэмьена заглушало биение моего сердца.

– Еще одна его песня… наверное, ее я люблю даже больше, – прошептала Милли.

– Но она такая грустная, – выдохнул я и прижался щекой к ее волосам.

– Это и делает ее прекрасной. Она сокрушительная. Я люблю, когда песня меня сокрушает, – ее голос звучал хрипло, словно у нее были проблемы с дыханием.

– Ах, эти сладкие страдания, – я отпустил руки Милли и обнял ее.

– Самые лучшие, – ее голос сорвался, когда наши тела прижались друг к другу.

– Я уже давно страдаю, Милли.

– Правда? – удивилась она.

– С того момента, как увидел тебя. Это сокрушило меня. А я люблю, когда девушка меня сокрушает.

Я использовал слово в том же значении, что она, но на самом деле моя сестра единственная девушка, которой удалось меня сокрушить, и эта боль не была сладкой.

– Прежде я никого не сокрушала, – тихо произнесла Милли с нотками шока и удовольствия.

Она по-прежнему стояла с руками по бокам, словно не могла до конца поверить в происходящее, но ее губы находились близко к моему подбородку, как если бы она наслаждалась напряжением между нами.

– Полагаю, ты оставила после себя целую разруху, – прошептал я. – Просто не знаешь об этом.

– Не вижу собственных промахов – преимущество слепой девушки.

Я слышал улыбку в ее голосе, но сейчас мне было не до смеха. Пламя внутри меня разгоралось все больше и становилось даже как-то некомфортно.