Песнь дружбы

Он, доктор Александер! Пусть Бабетта верит или нет, но она может в этом поклясться чем угодно. Дело было несколько дней тому назад, пожалуй с неделю, как раз тогда разыгралась эта страшная вьюга. Ей рассказала об этом горничная из «Лебедя»; сомнения не может быть ни малейшего. Он приехал с двумя друзьями на автомобиле, доверху занесенном снегом. Они промерзли до костей и остановились в «Лебеде» обогреться. Потом заказали комнату и велели Эльзе протопить. Внезапно они опять уехали на автомобиле. Это было вечером, как раз в самый свирепый буран. Вернулись лишь около десяти часов. Они поужинали, но доктор Александер ни к чему не притронулся. Он сидел, курил, а сам был бледен как полотно. После ужина они снова уехали, хотя на дворе была тьма кромешная. За комнату они уплатили, а ночевать не остались, сказав, что спешат обратно в город. И Эльза совершенно напрасно топила ‘печь.

Бабетта только головой качала:

— Подумайте, как же это так, люди добрые!

На лице Шальке сияла торжествующая улыбка. Она упивалась бесконечным изумлением Бабетты. Вот это новости так новости! Но все же она была немного разочарована: Бабетта не задала ни одного вопроса. Ни единого! А ведь она ответила бы на любой, на какой угодно вопрос с величайшим наслаждением. Но Бабетта казалась рассеянной и была, по-видимому, поглощена своими мыслями. Она перекладывала детское белье, затем принялась торопливо чистить картошку и не проронила больше ни слова. Она даже забыла спросить, хочет ли Шальке еще кофе.

— У тебя сегодня, как видно, много работы, Бабетта? — слегка обиженно спросила Шальке и встала.

Да, работы сегодня много, ответила Бабетта, и к тому же у нее сегодня тяжелый день — столько мыслей лезет в голову.

Шальке ушла. На дворе снова страшно похолодало. Она плотнее закутала свое тощее тельце шубкой и надвинула на лоб теплую меховую шапочку. Она наслаждалась своим торжеством: Бабетта примолкла и стушевалась совсем, примолкла и стушевалась, у нее даже язык отнялся!

Но по мере приближения к городу Шальке все больше замедляла шаги. Вдруг ей стало не по себе. А ведь с Бабеттой что-то не так! Не было ли ее безграничное удивление немного преувеличенным, деланным? И она ни о чем не расспрашивала! А эти городские ботинки под лавкой? А дверь на задвижке? Шальке вдруг ощутила такой испуг, что ей показалось, будто она проваливается в глубокий снег. «Может быть, — мелькнуло у нее в голове, — Бабетта знает больше, чем все они вместе взятые».

Подумайте, какая притворщица Бабетта! Какая комедиантка!

2

Однажды ранним утром, когда экономка нотариуса Эшериха хотела зайти за покупками в лавку Шпана, она увидела на дверях маленькую, едва заметную записочку: «Закрыто по случаю ликвидации фирмы». Экономка, пожилая женщина, недоверчиво посмотрела на вывеску, потом отступила и взглядом, полным сомнения, уставилась на дом Шпана. Может быть, и дом-то уже не стоит на месте?

Приказчик составил опись склада, затем явились приезжие торговцы, произвели подсчет в своих записных книжках и выложили деньги на стол. Приехали подводы, вывезли ящики и мешки, и все было кончено. Дверь лавки больше не отпиралась, и ставни оставались закрытыми. Шпан был один. Все мирские треволнения, жалкая суетность людей, которые, как это ни странно, воспринимали всерьез свои смехотворные потуги, отныне остались за порогом его дома.

Он жил в глубоком, призрачном сумраке, который лишь изредка прерывался краткими мгновениями до ужаса отчетливой, пугающей ясности. Он много спал, так он ослабел; часами лежал с открытыми глазами в постели, и нередко Шальке заставала его спящим в одном из кресел. Иногда по утрам у него все еще горело электричество — Шпан забывал его выключить. Что сейчас— ночь или день? Он давно перестал отличать их друг от друга. Порой он писал целые ночи напролет, — как странно! Шальке бывала поражена, замечая утром, что письменный стол завален листами бумаги, испещренными неразборчивыми, торопливо набросанными строчками.

Она старалась по возможности избегать встреч со Шпаном, потому что его вид каждый раз пугал ее. Он был похож на седовласого, иссохшего до костей старца, который восстал из могилы, расхаживает по земле вопреки всем законам природы и беззвучно, как привидение, спускается и поднимается по лестнице. Ни за какие сокровища мира она не решилась бы войти ночью в дом Шпана. На ее счастье, Шпан, проходя мимо, большей частью вообще ее не замечал. Он выглядел опустившимся и жалким, однако в дни просветления, выпадавшие все реже и реже, переодевался и даже брился. В такие дни он иногда разговаривал с нею. Шальке представляла ему тетрадь с записями расходов, и он сосредоточенно просматривал эти записи. После этого он шел в спальню, где стоял несгораемый шкаф, и она слышала звук отпираемого замка. Но где хранится ключ — этого ей до сих пор установить не удалось.