Песнь дружбы

Да, Бабетта была добра и, быть может, именно поэтому без лишних рассуждений понимала, как проста жизнь.

В тишине ночи Христине становилось легче, но днем ее одолевали невеселые думы. Ей хотелось отвести душу, и она сама заговорила о вещах, которых не касалась Бабетта. Ах, Бабетта, должно быть, никогда не поймет, почему она вдруг убежала. Этого никому не понять, она и сама не понимает.

— Люди делают много непонятного, — ответила Бабетта и кивнула.

А понять, в сущности, совсем нетрудно, продолжала Христина. Она попросту влюбилась, вот и все.

Бабетта глубоко вздохнула.

— Ах, — простонала она, — господи милосердный, не оставь нас, бедных женщин, когда на нас найдет эта блажь! Вот что я скажу, — да и что тут еще скажешь?

В глубине души Христине хотелось много о чем порасспросить Бабетту, и временами, когда в доме бывало тихо, она собиралась с духом и начинала спрашивать. Вот, например, вопрос, мучивший ее день и ночь. Должна же она когда-нибудь узнать правду.

— Послушай, Бабетта, — начала она, невольно впадая в тот по-детски доверчивый тон, каким она говорила с Бабеттой, когда была маленькой девочкой. — Мне надо спросить тебя кое о чем, что мучит меня днем и ночью. — Она понизила голос. — Он был здесь или нет — скажи мне, Бабетта?

— Кто?

— Ну, он, ты ведь знаешь, о ком я говорю! Я не знаю наверняка; может быть, мне все это почудилось в бреду?

Бабетта кивнула.

— Да, он был здесь!

Они приехали как-то ночью, во время метели, направили слепящий свет автомобильных фар в окно, и он тотчас же начал кричать как безумный: «Христина, Христина!» И она тогда сказала Карлу: «Выйди-ка, отец, — вот дураки, они, должно быть, заблудились». И тогда он вошел сюда с Карлом, кричал, и бесновался, и хотел немедленно взять Христину с собой — в таком состоянии. Но Бабетта сказала ему: «Вы, как видно, не в своем уме, разве вы не видите, что это ее погубит, — ведь она больна».

— И тогда он ушел?

— Да. Но сначала он потребовал, чтобы ты простила его.

— А я что сделала?

— Ты его простила! — Бабетта улыбнулась. — Что же еще тебе оставалось? Им всегда всё прощают, хотя они этого и не заслуживают.

Христина долго молчала.

— Он совсем не такой плохой, Бабетта, — сказала она наконец, — поверь мне, он хороший и благородный человек. Он только слабоволен.

Бабетта ничего не ответила, лишь презрительно скривила губы. Знает она этих слабовольных мужчин!

А у Христины было в запасе еще много вопросов.

— Послушай, Бабетта, мне часто бывает так страшно. Что теперь со мной будет?

Бабетта неодобрительно взглянула на нее.

— Теперь? К чему говорить об этом? — воскликнула она. — Прежде всего выздоравливай, роди ребенка, потом подумаем, что с тобой будет дальше.

Христина молчала. Потом она задала еще один вопрос: почему в доме говорят обо всех — о Генсхене, за которым бегают девушки, о Рыжем, которого посадили в тюрьму, об Антоне, — но имени Германа не упоминают никогда, никогда, словно все они сговорились? И вот именно поэтому ей хотелось бы узнать, что с Германом.

— С Германом? — Бабетта низко склонилась над чулком, который вязала. Она начала отсчитывать петли. — Не мешай мне теперь, девочка! Да, насчет Германа… О, ему живется хорошо! Он работает, не щадя сил, ему просто вздохнуть некогда, — поэтому ему и живется хорошо. Но он своего добьется, люди только диву даются, глядя на него. Без денег! С помощью одной только упрямой головы и пары рук!

А о ней Герман, спросила Христина, должно быть, очень плохого мнения?

Бабетта сердито пожала плечами. Она не любила подобных разговоров. Плохого или не плохого — откуда ей это знать?

— Спроси его сама, когда он придет! — сказала она.

Христина покачала головой. Она ни за что не сможет спросить его, она сквозь землю провалится от стыда.

Бабетта укоризненно посмотрела на нее.

— От стыда? Разве ты совершила преступление? — Она снова принялась считать петли. — Не мешай мне теперь, девочка!

Все эти вопросы Христина, смущенная, пристыженная, ослабевшая от болезни, задала только один раз, и с нее было этого достаточно. Но один вопрос она задавала каждый раз, как беседовала, с Бабеттой. Отец! «Когда мы пойдем к отцу?» И она прятала голову под одеяло и всхлипывала.

— Потерпи еще немного, Христина, — терпеливо отвечала Бабетта. — Тебе нужно прежде окрепнуть. Что за нетерпение!

У дверей раздавался стук, и Христина тотчас же затихала.

— Это Антон! — шептала Бабетта. — Я узнаю его стук. Он у нас бешеный. Но ты не беспокойся. — И она затворяла за собой дверь каморки.

— Это ты, Антон? — визгливо спрашивала она в сенях. — Ты, как видно, собираешься купить мой дом или поместье Дитлей? Нам приходится запираться, ветер так и гасит огонь в плите.

— Да никакого ветра нет, Бабетта!

— Что же, прикажешь мне то и дело высовывать нос и смотреть, есть ли ветер? — засмеялась Бабетта.

6

Герман въехал во двор с грузом новых оструганных досок. Они пахли чудесно.

— Борн, как видно, будет готов еще этой зимой? — спросила Бабетта.

— Это было бы неплохо, Бабетта! — рассмеялся Герман и принялся выгружать доски.