Песнь Кали

– Мы ехали поездом из дома в Нью-Дели к нашему дяде в Бомбей, – заговорила она. – Ежегодная поездка с сестрами и матерью в Бомбей в июле всегда была волнующей. Но в том году заболела моя сестра Сантха. Мы сошли с поезда к западу от Бхопала и два дня прожили в железнодорожной гостинице, пока местный врач лечил ее.

– С ней ничего не случилось? – спросил я.

– Нет, у нее была всего лишь корь, – ответила Амрита. – Но я оставалась единственной, кто еще не болел корью, поэтому я спала не в номере, а на маленьком балкончике, выходившем на лес. Прейти на балкон можно было только через ту комнату, где спали мои сестры и мать. Сезон дождей в то лето еще не наступил, и было очень жарко.

– И ты увидела призрак? – Амрита слегка улыбнулась.

– Я проснулась среди ночи от звука плача. Сначала я решила, что плачет мать или сестра, но потом увидела пожилую женщину в сари, которая сидела на краю моей кровати и всхлипывала. Помню, страха я не ощутила, лишь удивление из-за того, что моя мать позволила этой женщине пройти через комнату и устроиться на балконе рядом со мной.

Ее плач был очень тихим, но почему-то очень пугающим. Я протянула руку, чтобы утешить ее, но не успела я прикоснуться к ней, как она перестала плакать и посмотрела на меня. Я обнаружила, что она, оказывается, не такая уж и старая, просто ее состарило какое-то ужасное горе.

– А что потом? – не выдержал я. – Откуда ты узнала, что это призрак? Она растаяла, ушла по воздуху, превратилась в кучу грязи и тряпья или что?

Амрита покачала головой.

– Луна на несколько секунд скрылась за облаками, а когда снова стало светло, этой женщины уже не было. Я закричала, и когда мать и сестры вышли на балкон, они заверили меня, что никто не проходил через комнату.

– Гм, – пробормотал я. – Звучит не слишком убедительно. Тебе было семь лет и ты, наверное, спала. А даже если и не спала, то откуда ты знаешь, что это не была какая-нибудь горничная, взобравшаяся по пожарной лестнице, или еще кто-нибудь в этом роде?

Амрита взяла Викторию на руки.

– Согласна, что это не самая страшная история про призраков. Но она напугала меня на многие годы. Видишь ли, прямо перед тем, как луна скрылась, я посмотрела прямо в лицо этой женщине и очень хорошо знала, кто она такая.

Амрита похлопала девочку по спинке и посмотрела на меня.

– Это была я.

– Ты?

– Тогда я и решила, что хочу жить в стране, где я не увижу призраков.

– Неприятно тебе об этом говорить, маленькая, – сказал я, – но Великобритания и Новая Англия по привидениям занимают не последнее место.

– Возможно, – сказала Амрита и поднялась, крепко держа Викторию. – Но я их не вижу.

***

В девять тридцать я сидел в вестибюле, мучаясь все нарастающей головной болью из-за жары и усталости, испытывая тошноту из-за чрезмерного количества выпитого за ужином плохого вина и перебирая разнообразные отговорки для Кришны, когда тот появится. К девяти пятидесяти я решил сказать ему, что заболела Амрита или ребенок. В десять я понял, что мне уже ничего не надо ему говорить, и поднялся, чтобы пойти наверх, но тут внезапно появился он, расстроенный и возбужденный. Глаза у него покраснели и опухли, будто он плакал. Он подошел и пожал мне руку с таким мрачным видом, словно вестибюль был траурным залом, я потерял ближайшего родственника.

– Что случилось? – спросил я.

– Очень, очень прискорбно, – сказал он. Его высокий голос пресекся. – Очень страшная новость.

– Что-то с вашим другом? – спросил я, ощутив облегчение при неожиданной мысли о том, что его таинственный информатор сломал ногу, попал под троллейбус или лежит с инфарктом.

– Нет-нет. Вы, должно быть, уже знаете. Мистер Набоков скончался. Великая трагедия.

– Кто? – Из-за его акцента мне послышалось очередное дребезжащее бенгальское имя.

– Набоков! Набоков! Владимир Набоков! «Бледный огонь». «Ада». Величайший стилист среди прозаиков, пишущих на вашем родном языке. Огромная потеря для всех нас. Всех деятелей литературы.

– О, – только и промычал я.

Я так и не раскачался прочитать «Лолиту». А когда я вспомнил, что решил не идти с Кришной, мы уже оказались на улице, во влажной темноте, и он вел меня к коляске, в которой на красном сиденье подремывал тощий, иссохший рикша. При мысли о том, что меня потащит по грязным улицам это человекообразное чучело, внутри меня все запротестовало.

– Давайте возьмем такси, – сказал я.

– Нет-нет. Это ждет нас. Поездка короткая. Наш друг ждет.

Сиденье отсырело от вечернего дождя, но неудобным его нельзя было назвать. Человечек соскочил с коляски, шлепнув босыми ногами, ухватился за оглобли сноровисто подпрыгнул в воздух и опустился, держа руки прямо, со знанием дела уравновесив нашу тяжесть.