Песнь крысолова

– Да знаю я, сукин ты сын, – наконец отвечает Полетаев.

– И что? – Мариус непроизвольно тряхнул его за челюсть. – Ты гордишься этим? Считаешь нормой, что она воровала детей для какого-то непонятного ритуала? Ее не останавливали ни закон, ни страх, ни их возраст.

Русский снова начал играть в молчанку. Но лед тронулся. Мариус ощутил сквозь этот контакт, что надо давить. Миллиметр за миллиметром проходиться по его статусу, чувству собственного достоинства, страхам…

Лука с любопытством следил за ними, понимая суть происходящего.

Мариус отпустил Полетаева и переставил свой стул прямо напротив него.

– Смотри на меня. Голову поднял, я сказал. Иначе я заставлю тебя, – отчеканил он, и с внутренним сопротивлением на него снова уставились глаза-льдинки. – Если ты поможешь найти Санду, это будет расценено как помощь следствию. Если нет, я не просто тебя отсюда вышвырну. Я сделаю так, чтобы расследование продолжилось и в твоей стране. За такого, как ты, никто не вступится. Для «Туннеля» ты расходный материал. Для этой страны – никто, без права на жительство. А если ты бежал, то и на родине тебя не ждут. Не будешь помогать, так и останешься на своих нулях.

– Вам же сказали, – тлеющим от ненависти голосом произнес Вертекс. – Ищите не ее, а Шимицу и хозяина клуба Мельхиора Каца. А заодно Анджея Новака, сраного оккультиста, который вообще все это затеял. Это они втроем начали.

– Ими мы тоже займемся, не переживай, – ободрил его Мариус. – Но у твоей дорогой подруги в заложниках ребенок семьи Мейербах. Он ей доверяет, судя по всему, но она с ним сделает то же, что и с другими…

Внезапно Александр начал смеяться. Хрипло, истерически, судорожно сводя плечи. Картина была дикая. Казалось, что он сходит с ума. Иногда Полетаев поднимал голову, чтобы взглянуть на Мариуса, и его начинало разбирать еще больше. Конца этому не наблюдалось.

– Дайте я, – не выдержал Лука.

Он встал с места и отвесил Александру звонкую оплеуху. Его смех захлебнулся, и подозреваемый сплюнул на пол тонкую струю крови.

– Лука, сядь, – рявкнул Мариус.

– А что? – возмутился тот. – Он же контуженый какой-то, этот русский.

Полетаев снова рассмеялся, уже незнакомым, низким голосом.

– И вот это… закон, – с придыханием вымолвил он. Кажется, у него садились голосовые связки. – Молоденький расист, который устанавливает порядок ударом по морде. И большая взрослая сволочь-морализатор.

На них взглянули исподлобья отравленным взглядом, и Мариус чувствовал, что сейчас Полетаев сорвется. Слова уже подбегали к его горлу. Они его спровоцировали.

– Я скажу, зачем тебе Санда. А твой подпевала поймет наконец-то суть вашего правого дела, – дрожащим от ненависти голосом продолжал пленник. – Потому что нужен козел отпущения. Нужен виноватый. Тот, на кого можно показать пальцем, и чтобы он не мог себя защитить. Общество растревожено. Люди боятся. Дети пропадают. Что-то плохое творится в городе, а полиция не защищает! На кой черт нам эти органы правопорядка? Они бесполезны! И вот тут Ионеску находит того, кто творил злые дела. Но он не хочет разрушить преступную сеть, уже бог знает сколько лет существующую в клубе. Ему нужна одна-единственная Санда, ну и можно приплести ее дружка-нелегала. Он найдет их, поймает, выставит на всеобщий суд. Пресса разнесет, что злодеи пойманы. Злодеи – еще и не немцы, а понаехавшие! (И никто не заикнется, что сам Ионеску – черт знает кто.) Что нужно сделать? Собирать камни. Забивать сволочей до последнего, и не только их. Других чужаков тоже. Вдруг они все детей воруют? Спятившие русские, нищие румыны, арабы-террористы… Ионеску даст им врага, которого общество желало. Санду посадят за дело. Меня выпрут из Европы по статье закона. А Шимицу, Кац и Новак будут на свободе. И на место Санды придет другой человек. Снова начнут пропадать дети. Но это уже другая история, и бить в ней будут не нас. Мы к тому времени уже будем мертвые.

Воцарилась чудовищная тишина. Лука выкатил глаза, глядя на скорчившееся на стуле существо. Похоже, эта речь взорвалась в его голове как бомба. Полетаева прорвало, но на другую тему.

Мариус внимательно смотрел на него, ощущая бесполезную, мимолетную жалость. Все эти люди, за которыми они гоняются, нули. Они достигли самой нижней планки: что Санда, что Александр. Они не боятся падать, вся их жизнь – свободный полет вниз. С них нечего взять, их можно только унизить еще больше. Внезапно он вспомнил слова своей спившейся матери: «Когда мир к тебе зол, ты не сможешь думать о правильном и хорошем. И на закон тебе будет наплевать. Он-то тебя от беды не защитил». Так же и с ними. Для них преступления – норма жизни. Они даже вины не ощущают.