Песнь меча

Мои люди, их было четверо, встали рядом со мной и положили руки на рукояти мечей. Я жестом велел им отступить и расстегнул пояс, на котором висел мой меч.

– Ты назвал мою жену сукой? – спросил я Алдхельма.

– Мой господин требует эту урну, – ответил он, не обратив внимания на вопрос.

– Ты извинишься перед моей женой, – сказал я. – А потом извинишься передо мной.

Я положил пояс с висящими на нем двумя тяжелыми мечами на плиты двора.

Алдхельм демонстративно отвернулся от меня.

– Опрокиньте ее набок, – обратился он к своим людям, – и выкатите на улицу.

– Я жду, что ты извинишься – дважды, – проговорил я.

Алдхельм услышал в моем голосе угрозу и снова повернулся ко мне, на этот раз встревоженно.

– Этот дом, – объяснил он, – принадлежит господину Этельреду. Если ты и живешь здесь, то только с его милостивого соизволения.

Он встревожился еще больше, когда я приблизился к нему.

– Эгберт! – громко сказал Алдхельм.

Но Эгберт лишь сделал успокаивающий жест своим людям, веля им не обнажать оружия. Эгберт знал: если хоть один клинок покинет свои длинные ножны, между его и моими людьми начнется бой, и у него имелось достаточно здравого смысла, чтобы избегать кровопролития.

Но Алдхельм был лишен подобного здравомыслия.

– Ты – наглый ублюдок! – сказал он и, выхватив висящий на поясе нож, сделал выпад, целя мне в живот.

Я сломал Алдхельму челюсть, нос, обе руки и, возможно, пару ребер, прежде чем Эгберт меня оттащил.

Когда Алдхельм извинялся перед Гизелой, он выплевывал свои зубы сквозь булькающую кровь.

Урна осталась стоять у меня во дворе. Нож Алдхельма я отдал работающим на кухне девушкам – он пригодился им, чтобы резать лук.

А на следующий день явился Альфред.

Его корабль скромно возник у причала выше разбитого моста. «Халигаст» подождал, пока речное торговое судно не отойдет от пристани, потом тихо скользнул на его место за несколько коротких, эффективных гребков веслами.

Альфред, в сопровождении десятка священников и монахов, под охраной шестерых людей в кольчугах, сошел на берег, никого не уведомив о своем прибытии. Он пробрался между товарами, сложенными на пристани, перешагнул через пьяного, спящего в тени, и, пригнувшись, прошел через маленькие ворота в стене, что вели во двор торговца.

Я слышал, что, когда король явился во дворец, Этельреда там не было. Он снова охотился, но Альфред прошел в покои дочери и долго оставался там. Потом он спустился с холма и, все еще в сопровождении своей свиты священников, пришел в наш дом. Я в то время вместе с одним из отрядов рабочих занимался починкой стен, но Гизелу предупредили, что Альфред в Лундене, и, подозревая, что король может нас навестить, она приготовила трапезу из хлеба, эля, сыра и вареной чечевицы.

Мяса она не предложила, потому что Альфред не прикасался к мясному. У него был слишком нежный желудок, а его кишечник был его вечной му́кой, и он каким-то образом сумел убедить себя, что мясо – это гадость.

Гизела послала слугу, чтобы предупредить меня о появлении короля, но все равно я появился дома далеко не сразу после прибытия Альфреда – и обнаружил, что наш элегантный двор почернел от ряс священников. Среди них находился и отец Пирлиг, а рядом с ним – Осферт, снова облаченный в монашескую одежду. Осферт кисло посмотрел на меня, словно обвиняя меня за то, что его вернули в лоно церкви, а Пирлиг меня обнял.

– В своем донесении королю Этельред ничего о тебе не рассказал, – пробормотал он, дохнув элем мне в лицо.

– Значит, нас тут не было, когда пал город? – спросил я.

– Если верить твоему кузену, не было, – ответил Пирлиг и захихикал. – Но я рассказал Альфреду правду. Иди, он тебя ждет.

Альфред сидел в деревянном кресле на выходившей на реку террасе. Его охранники выстроились позади него вдоль стены.

Я помедлил в дверях – меня удивило, что лицо Альфреда, обычно такое спокойное и серьезное, сейчас так оживлено. Он даже улыбался. Рядом с ним сидела Гизела, и король, наклонившись вперед, что-то рассказывал ей. Гизела слушала его, сидя ко мне спиной, а я стоял в дверях и наблюдал за редчайшим зрелищем – за счастливым Альфредом. Один раз он постучал длинным белым пальцем по колену Гизелы, чтобы подчеркнуть какую-то мысль. В этом жесте не было ничего неприличного, просто это было так непохоже на короля.

Но с другой стороны, возможно, как раз и было на него похоже. Альфред славился как бабник, прежде чем попался в силки христианства, и Осферт был результатом прежней похотливости короля. Альфреду нравились хорошенькие женщины, и ему явно нравилась Гизела. Я услышал, как она внезапно рассмеялась, а Альфред, польщенный ее весельем, застенчиво улыбнулся. Казалось, его не заботило, что она – не христианка, что она носит на шее языческий амулет. Король просто наслаждался ее обществом, и у меня появилось искушение оставить их вдвоем. Я никогда не видел Альфреда счастливым в компании Эльсвит, его ядовитой на язык, крикливой, как сорокопут, жены с лицом ласки.

А потом Альфред взглянул через плечо Гизелы и увидел меня.

Лицо его немедленно изменилось. Он напрягся, выпрямился и нехотя поманил меня, веля подойти.