Песнь молодости

Дао-цзин сидела, низко опустив голову. Ее мучило сожаление, на душе было тоскливо. Она вышла во двор и, остановившись под жужубом[76], устремила печальный взгляд на усеянное звездами небо. Мысль о том, что она не сделала всего, что могла, подавляла ее и жгла сердце.

— Дао-цзин, иди спать! Ты что, думаешь до утра там стоять? — крикнул из комнаты Юй Юн-цзэ.

Дао-цзин не пошевельнулась. Она продолжала стоять под деревом и, не отрываясь, глядела на темное, пасмурное небо. Прошло больше часа, прежде чем она очнулась от своих раздумий.

«Нельзя так распускать нервы. Подожду. Три дня пролетят незаметно».

Глава двадцать вторая

Прошел один день, другой, третий, четвертый, а Лу Цзя-чуань не появлялся.

Что с ним?..

Дао-цзин хорошо помнила его слова: «В течение трех дней я обязательно приду за листовками». Но прошло уже десять дней, и Дао-цзин стала терять надежду; беспокойство росло в ней с каждым часом. Узнать, где Лу Цзя-чуань, было не у кого: Сюй Нин арестован, Ло Да-фан уехал. Ходила Дао-цзин к тетушке Ли, но та переехала в другое место, а куда точно, соседи не знали.

Целыми днями Дао-цзин не находила себе места.

«Почему я не настояла, чтобы он остался здесь? Почему не помогла ему?!» Мучительное раскаяние терзало Дао-цзин, словно она предала товарища. Она ненавидела себя за слабость, нерешительность, но еще больше возмущалась она поведением Юй Юн-цзэ, его эгоизмом. С утра до вечера Дао-цзин неподвижно сидела у окна, глядя на одинокий зеленый жужуб. Она чувствовала себя так, словно весь мир переменился: только было открывшиеся двери в счастье опять наглухо захлопнулись. Когда в комнате никого не было, она доставала оставленную Лу Цзя-чуанем сумку, задумчиво гладила ее. Дао-цзин не послушалась Лу Цзя-чуаня и не сожгла листовок: она все еще надеялась, что он придет за ними. С каждым днем она все больше бледнела и худела.

— Что-нибудь случилось? Отчего ты такая печальная? — заметив перемену в жене, спросил однажды Юй Юн-цзэ.

Дао-цзин лишь покачала головой и ничего не ответила. Но Юй Юн-цзэ не отставал. Наконец она не выдержала и возмущенно сказала:

— На моем месте всякий, у кого есть хоть капля совести, чувствовал бы себя виноватым. Кто знает, может быть, это я погубила его…

Юй Юн-цзэ впился в нее взглядом, в уголках его губ появилась ехидная, презрительная улыбка.

— Так… Оказывается, ты переживаешь все из-за своего «дорогого друга» господина Лу?.. Тогда послушай моего совета — выкинь его из головы! Такие люди плохо кончают: все они ходят по скользкой дорожке.

Дао-цзин внимательно смотрела на Юй Юн-цзэ. Подумав секунду, она схватила его за руку и быстро спросила:

— Это правда? Откуда ты знаешь?.. Он арестован?

Юй Юн-цзэ уверенно кивнул головой. На самом деле он не знал, арестован Лу Цзя-чуань или нет, но ему во что бы то ни стало хотелось разрушить веру Дао-цзин в этого человека.

Нервы Дао-цзин не выдержали. Она обхватила голову руками и зарыдала. Она не боялась больше ни насмешек Юй Юн-цзэ, ни его ревности. Юй Юн-цзэ вспылил:

— Не верю я в твоих коммунистов, не верю в их силу! Экая жалость! Забрали, не дали ему завершить его «благородное» дело! Но ты не волнуйся. Твоих «товарищей» еще много…

— Замолчи! — Дао-цзин в гневе вскочила. — Как ты смеешь издеваться надо мной?

Помолчав, она продолжала сквозь слезы:

— Какой же ты бессовестный! У тебя на глазах хватают революционера, ему грозит гибель, а ты еще злорадствуешь… убирайся!

Оттолкнув Юй Юн-цзэ, она выбежала из комнаты.

Вечером, когда Дао-цзин вернулась домой, они оба начали сетовать на свою неудавшуюся совместную жизнь. Дао-цзин жила, как на необитаемом острове — без близких, без друзей; рядом не было никого, кто мог бы разделить с ней ее страдания и надежды. Дни тянулись скучно и однообразно. Но одно она поняла ясно: если взгляды на жизнь у людей расходятся, жить вместе они не могут. Надеяться на то, что любовь поддержит этот союз, мечтать о каком-то спокойном сосуществовании — значит обманывать себя. «Уйти! Иначе он загубит всю мою жизнь!» — постепенно созрело в душе Дао-цзин решение.

Однажды Дао-цзин снова достала сумку, оставленную Лу Цзя-чуанем, и приготовилась сжечь ее. Ждать дальше не имело смысла: Лу Цзя-чуань все равно не придет. Она нерешительно открыла сумку и увидела пачки листовок — красных, зеленых, белых… Ей стало и горько и радостно. «Друг! Вот я и встретилась с тобой!..»

Когда Лу Цзя-чуань передал Дао-цзин сумку, ей очень хотелось посмотреть, что в ней лежит, но она поняла, что не должна этого делать и, пересилив любопытство, спрятала сумку в узел со старой ватой. Но сейчас Дао-цзин не удержалась. Заперев дверь, она высыпала листовки на стол и с необъяснимым волнением взяла в руки несколько из них. На тонкой бумаге мелкими иероглифами были напечатаны лозунги, призывы:

«Приветствуем великую победу Красной Армии, разгромившей гоминдановцев и сорвавшей их четвертый карательный поход!»

«Китайский народ! Вооружайся для отпора японским империалистам!»

«Да здравствует Коммунистическая партия Китая!»

«Да здравствует Советское правительство Китая!»