Песнь надежды

– Объяснишь, что пытаешься доказать, отпущу.

– Тебя это не касается, – вспыхнула девушка, начиная выходить из себя. Как смеет он отчитывать ее, словно капризного ребенка? Если ему наплевать на нее, она отплатит той же монетой.

– Лучше не серди меня, Джилли.

– Ты – не брат и не опекун, Рейф, – сказала Джилли, успокаиваясь и беря себя в руки. – У тебя нет никаких прав на меня. – Удивительно, с какой легкостью выпалила она эту чудовищную ложь. Рейф имеет право на ее любовь, и будет обладать им до самой смерти.

– Рис не одобрил бы твоего поведения.

– Давай не будем трогать Риса.

– Ты могла разбиться, несясь на такой скорости!

– Можно подумать, тебя это огорчило бы, – тихо произнесла девушка, устремив на Рейфа лучистые глаза.

– Что ты говоришь, – ответил Рейф. – Как можно в этом сомневаться!

– Я, действительно, вела себя глупо, – призналась Джилли. – Пожалуйста, Рейф, отпусти меня. Ты делаешь мне больно.

Тот, тяжело вздохнув, отпустил девушку, которая сразу же вышла, не сказав ни слова. Рейф слышал, как открылась и закрылась дверь конюшни, но продолжал стоять на том же месте. Ей никогда не понять – да он и не собирается объяснять – какую бурю чувств вызвала в нем ее сумасшедшая езда; увидев, как Джилли берет последнее препятствие, он молил Бога, чтобы все закончилось благополучно. Ничего вокруг в это время, казалось, не существовало. Потом, когда опасность миновала, он пришел в ярость.

Именно злость и страх за девушку побудили Рейфа отчитать ее, как маленькую, по возвращении в Брайбери. Была еще одна причина – боязнь, что страстное желание взять Джилли на руки и отнести в одно из стойл, возьмет верх над разумом. Разжав кулаки, Рейф вышел из конюшни на улицу, где уже начинало темнеть.

* * *

Слегка успокоившись, Джилли постучала в дверь комнаты Джорджи. Подруга пребывала все в том же скверном настроении.

– Мы приглашены на чай, – объявила Джилли, входя в комнату. Она обратила внимание, что тяжелые портьеры на окнах опущены, а комната освещена лишь одной маленькой лампой.

– Ты себя плохо чувствуешь? Джорджи выглядела необычайно бледной.

– Ничего страшного, у меня разболелась голова, – успокоила та, скрывая истинную причину плохого самочувствия. Ее мучила не только головная боль, ныла душа при одном воспоминании о поцелуе Джейсона, причинившего девушке столько страданий. Случившееся ни на шутку ее встревожило: мужчины, как любовники, ее не интересовали. Скорее всего, в ней не было заложено того, что притягивает мужчин и женщин друг к другу. Осознать такое было невероятно сложно, ибо это означало, что ей никогда не суждено стать матерью, как бы сильно не хотелось этого. Еще более отвратительной была мысль отдаться мужчине только ради продления рода.

Внимательно всмотревшись в лицо подруги, Джилли вежливо предложила:

– Хочешь, я передам хозяйке твои извинения?

– Нет, – решительно ответила Джорджи. – Не собираюсь раскисать, – добавила она, заставив себя улыбнуться. – С удовольствием выпила бы чашечку хорошего чая и чего-нибудь поела. Очевидно, я сильно проголодалась.

– В таком случае, принимаем приглашение леди Алленвуд? Может быть, после этого ты расскажешь, что случилось.

Джорджи похолодела.

– Что ты имеешь в виду?

Джилли послышались печальные нотки в голосе подруги.

– То, что ты куда-то исчезла во время прогулки. Вернувшись с утесов, мы встретили остальных, но тебя среди них не было. Ты поехала в другую сторону?

Художница немного успокоилась.

– Я не могла скакать во весь опор, как твой американец. Он превосходный всадник, и вы так стремительно умчались, что оставили остальных в клубах пыли.

– И это все? – спросила Джилли, слегка нахмурившись.

– Я отстала. В подкову лошади попал камень.

– Думаю, и это не все. Расскажешь остальное? – спросила Джилли, с участием вглядываясь в глаза подруги.

Джорджи ответила довольно уклончиво.

– Расскажу, расскажу. – Она взяла Джилли за руку. – А теперь, пойдем пить чай.

* * *

В гостиной витал аппетитный запах имбирных пирожных в форме звездочек, покрытых густым слоем сахарной глазури. Формочки для изготовления пирожных, которые мать Марины называла по-русски пряниками, достались ей, как старшей дочери, по наследству от прапрабабушки. Они напоминали хозяйке дома о России, матери и о поездках в Санкт-Петербург, в поместье бабушки.

В гостиной леди Алленвуд находилась целая коллекция берестяных коробочек самых разных размеров. Замысловатые узоры этих исконно русских сувениров выдавали руку настоящего мастера. На стенах висело несколько икон, включая довольно редкие и ценные из Новгорода, относящиеся еще к четырнадцатому веку и являющиеся фамильными ценностями семейства Алленвуд.

Две берестяные коробочки Марина положила рядом со своим креслом, на китайском бледно-голубом ковре, как нельзя лучше сочетавшемся с ее голубоватым шелковым платьем.