Песнь о Трое

Он взглянул на меня сквозь слезы:

– Нет, Ахилл, не понимаю. С тех пор как в твою жизнь вошла эта девушка, ты стал кем-то, кого я не знаю. Сегодня ты сделал выбор за всех нас в том, что не имел право решать за нас. Ты отказал Агамемнону в наших услугах, не посоветовавшись с нами. Только верховный царь мог бы так поступить, но ты не Пелей. Ты – недостойный сын.

О, это причинило мне боль.

– Пусть ты не понимаешь, но ты меня простишь?

– Только если ты пойдешь к Агамемнону и возьмешь свои слова обратно.

Я отпрянул:

– Взять свои слова обратно? Ты сошел с ума? Агамемнон смертельно меня оскорбил!

– Это оскорбление ты навлек на себя сам, Ахилл! Если бы ты не смеялся и не глумился над ним, он бы никогда на тебе не отыгрался! Будь же справедлив! Ты ведешь себя так, словно разлука с Брисеидой разбила тебе сердце. А тебе никогда не приходило в голову, что разлука с Хрисеидой разбила сердце Агамемнону?

– У этого тупоголового тирана нет сердца!

– Ахилл, почему ты так упрям?

– Я не упрям.

Он стукнул кулаком по столу:

– О, я не могу в это поверить! Это ее влияние! Как же она над тобой поработала!

– Я понимаю, почему тебе так кажется, но это не так. Пожалуйста, Патрокл, прости меня.

– Я не могу тебя простить, – сказал он и повернулся ко мне спиной.

Его идол Ахилл наконец-то упал со своего пьедестала. И как же прав был Одиссей. Мужчины верят в то, что женщины – корень всех зол.

Одиссей проскользнул ко мне на следующее утро без лишнего шума. Я был так рад видеть дружеское лицо, что приветствовал его почти с жаром.

– Домашние подвергли тебя остракизму?[21]

– Да. Даже Патрокл вытер об меня ноги.

– Что ж, мы этого ожидали, так ведь? Но мужайся. Через несколько дней ты вернешься на поле битвы оправданным.

– Оправданным. Интересное слово. Мне кое-что пришло в голову, Одиссей, то, что должно было прийти в голову на совете. Но тогда я об этом не думал. Если бы подумал, то никогда бы не согласился на твой план.

– О?

Он выглядел так, словно знал, о чем я собираюсь сказать.

– Что со всеми нами будет? Естественно, мы предполагали, что после того, как план удастся – если удастся! – мы сможем о нем рассказать. Теперь я понимаю, что мы не сможем. Ни вожди, ни простые воины не найдут ему оправдания. Слишком бессердечная цена за победу. Все, что они увидят, это лица людей, которым придется умереть, ее выплачивая. Я прав, верно?

Он с сожалением потер кончик носа.

– Я гадал, кто из вас поймет это первым. Поставил на тебя – и снова выиграл.

– А ты когда-нибудь проигрывал? Но скажи мне, я прав или ты придумал способ, как покончить с этим ко всеобщему счастью?

– Такого способа нет. Ты в конце концов понял то, что на совете просто кричало о себе. Немного поменьше страсти в этой груди, и ты понял бы все уже тогда. Наш заговор никогда нельзя будет открыть. Мы должны унести его с собой в могилу, связанные клятвой, которую предложил Агамемнон, чем избавил меня от трудов, не говоря уже о вопросах, на которые мне было бы трудно ответить.

Я закрыл глаза.

– Значит, до самой могилы и после нее Ахилла будут считать себялюбивым бахвалом, раздутым от собственной важности, который позволил бесчисленным воинам сгинуть на потеху своей задетой гордыне.

– Да.

– Мне следовало бы перерезать тебе горло, ты, гнусный мошенник! Ты вверг меня в стыд и бесчестье, которые навеки запятнают мое имя. Когда в грядущих веках люди будут говорить об Ахилле, они скажут, что он пожертвовал всем ради своей задетой гордыни. Надеюсь, ты попадешь в Тартар!

– Обязательно попаду. – Он не был ни взволнован, ни задет. – Ты не первый меня проклинаешь и уж точно не последний. Но последствия того совета отразятся на всех нас, Ахилл. Возможно, никто никогда не узнает, как все было на самом деле, но все будут подозревать, что Одиссей приложил к этому руку. А как же Агамемнон? Если ты выглядишь жертвой самонадеянной гордости, кем выглядит он? Тебе, по крайней мере, причинили зло. Он же – тот, кто его причинил.

Я вдруг понял, насколько глуп был этот наш разговор, как мало для богов значат даже такие блестящие мужи, как Одиссей.

– Что ж, в этом есть справедливость. Мы заслужили, чтобы запятнать свое доброе имя. Чтобы отправиться в этот несчастный поход, мы безропотно принесли человеческую жертву. И это наша расплата. Именно поэтому я согласен продолжать эту сумасшедшую затею. Мне отказано в достижении моей самой заветной цели.

– Что это за цель?

– Остаться в сердцах мужей совершенным воином. Теперь это будет Гектор.

– Ты не сможешь узнать об этом наверняка, только твои правнуки смогут. Потомки будут судить по-своему.

Я с любопытством посмотрел на него:

– Разве ты не жаждешь остаться в памяти людских поколений?

Он искренне расхохотался.

– Нет! Меня не волнует, что про Одиссея скажут потомки! И будут ли они вообще знать его имя. После смерти мне предстоит, как Сизифу, катить такой же валун на тартарскую гору или, как Танталу, тянуться к воде, которая вечно будет от меня ускользать.

– Мы будем делать это бок о бок. Но что бы мы ни говорили, теперь уже слишком поздно.

– И тут ты прав.