Песнь о Трое

— Ты все сказал правильно, — заявила она, усаживаясь на стул и расправляя сборки и складки юбки, от которых шел тихий звон. — В глазах мужчины, — сдержанно продолжала она, — женщина — это вещь. Часть имущества. Он может обращаться с ней так, как захочет, не боясь кары. Жены — покорные создания. Наш голос не имеет силы, ведь нам отказано в способности логически мыслить. Мы рожаем мужей, но об этом редко кто помнит.

Я зевнул.

— Жалость к себе плохо вяжется с тобой.

— Ты мне нравишься, — она улыбнулась, — ибо ты тоже поглощен своими страстями. И ты похож на меня.

— Похож на тебя?

— О да. Я — игрушка Афродиты. Ты — ее сын.

Она пришла в мои объятия со всей страстью, ее ласки кружили мне голову; я поднял ее на руки и пронес по молчаливым коридорам в свою комнату. Нас никто не видел. Полагаю, об этом позаботилась моя мать-лиса.

Даже когда глубина ее страсти до основания потрясла все мое существо, в ней осталась какая-то часть, даже не подозревавшая о своем существовании, заповедный, тайный уголок. В муках удовольствия я был с ней на равных, но, выпивая мой дух до дна, она хранила свой крепко запертым в тайнике, и у меня не было никакой надежды подобрать к нему ключ.

Глава двадцать первая,

рассказанная Агамемноном

Армия давно была готова принять бой, но Приам не выходил за ворота. Прекратились даже вылазки троянцев, которые прежде постоянно держали нас в напряжении; мои воины мучались неизвестностью и бездействием. Обсуждать было нечего, и я не созывал совета, пока не появился Одиссей.

— Мой господин, ты сможешь сегодня в полдень созвать совет?

— Зачем? Говорить не о чем.

— Ты хочешь узнать, как выманить Приама?

— Одиссей, что ты задумал?

Он сверкнул на меня насмешливым взглядом.

— Мой господин! Как ты можешь просить меня открыть мой секрет тебе одному? Это все равно что просить бессмертия!

— Отлично. Тогда совет в полдень.

— Еще одно одолжение, мой господин…

— Какое? — осторожно поинтересовался я.

Он улыбался мне своей неотразимой улыбкой, которую использовал, чтобы получить то, что хотел. Я смягчился; я ничего не мог поделать, когда Одиссей мне так улыбался. Кто-то должен был его любить.

— Не общий совет. Только избранные.

— Это твой совет, выбирай кого хочешь. Назови мне имена.

— Нестор, Идоменей, Менелай, Диомед и Ахилл.

— А Калхант?

— Калхант мне не нужен.

— Мне хотелось бы знать, почему он тебе так не нравится, Одиссей. Если бы он был предателем, мы бы уже давно об этом узнали. Но перед каждым важным советом ты настаиваешь, чтобы его там не было. Раз сами боги призвали его в свои свидетели, он мог бы передать наши секреты троянцам бессчетное количество раз, но никогда этого не делал.

— У нас есть секреты, Агамемнон, которые известны ему так же мало, как тебе. Я считаю, он ждет такого секрета, какой будет достоин его предательства для тех, кому принадлежит его сердце.

Я раздраженно пожевал губами.

— Хорошо, без Калханта.

— И ты не должен говорить ему об этом совете. Более того, я хочу, чтобы после того, как мы все соберемся, двери и окна были забиты досками и вокруг расставили стражников на таком расстоянии, чтобы они могли дотронуться друг до друга.

— Одиссей! А не слишком ли?

Он хитро улыбнулся:

— Мне ужасно не хочется выставлять Калханта шутом, господин, поэтому нам нужно покончить с этим делом за десятый год.

Пять мужей, названных Одиссеем, пришли на общий совет и очень удивились, когда поняли, что, кроме них, никого больше не будет.

— Почему не позвали Мериона? — немного раздраженно спросил Идоменей.

— И почему нет Аякса? — резко поинтересовался Ахилл.

Я прочистил горло; они расселись.

— Одиссей попросил меня собрать вас. Только вас пятерых, его и меня. Вы слышите шум — это стража забивает окна, что говорит о том, какое секретное дело нам предстоит. Я требую, чтобы вы все поклялись: то, что будет здесь сказано, вы не повторите даже во сне.

Один за другим они преклонили колено и дали клятву.

Одиссей заговорил тихим голосом — один из его трюков. Он начинал говорить так тихо, что все силились расслышать его, но по мере того, как он высказывался, его голос звучал все громче и в конце концов разбивался о потолочные балки, словно барабанный бой.

— Прежде чем я начну говорить об истинной цели этого маленького совета, — едва слышно произнес он, — нужно рассказать некоторым из вас о том, что остальным уже известно. А именно о настоящем предназначении моей тюрьмы в лощине.

С нарастающим гневом и изумлением я слушал рассказ Одиссея о том, что Нестору и Диомеду было известно с самого начала. Почему никому из нас не пришло в голову разузнать о том, что происходит в лощине? Возможно, потому — я вынужден был это признать, несмотря на свой праведный гнев, — что нам было удобно не задавать лишних вопросов. Одиссей избавил нас от большого зла, удалив от войска строптивых воинов, которые больше никогда не доставляли нам неприятностей. И как я теперь узнал, не благодаря суровому тюремному заключению. Они стали его лазутчиками.