Песнь о Трое

— Мы что, египтяне? — вопрошал домовладелец, размахивая руками. — Я поговорил с тем, с кем говорю обычно, и он сказал «да»! А потом, прежде чем я успел подсоединить дом к стоку, приходит отряд стражников и запрещает мне это делать! Лучше жить в Ниневии или Каркемише! Где-нибудь — где угодно, — где законники еще не парализовали жизнь своими глупыми распоряжениями! Я заявляю, что Троя — такая же косная, как Египет! Я отсюда уеду!

Антенор уже открыл рот, приготовившись ринуться на защиту своих возлюбленных законников, когда в зал ворвался какой-то человек. Я не узнал его, но Полидамант сразу задал вопрос.

— В чем дело? — рявкнул он.

Человек застонал, с мукой переводя дыхание, облизал губы, попытался заговорить и в конце концов с безумным выражением указал на моего отца, который наклонился вперед, позабыв про стоки. Полидамант помог бедняге взобраться на помост и усадил на нижнюю ступеньку, дав знак принести воды. Даже разгневанный хозяин дома почувствовал, что дело это поважнее будущего сточных вод, и немного подвинулся — хотя и не настолько далеко, чтобы это помешало ему расслышать то, о чем пойдет речь.

Отдышавшись и выпив воды, человек заговорил:

— Царь, мой господин, великие новости!

Отец посмотрел скептически:

— В чем дело?

— Мой господин, на рассвете я был в ахейском лагере и присутствовал при прорицании, которое Агамемнон приказал устроить, чтобы узнать причину чумы, убившей десять тысяч воинов!

Десять тысяч ахейских воинов умерли от болезни! Я почти бегом пробрался к трону. Десять тысяч! Если мой отец не сможет понять, что это значит, то он просто слепец и Троя обречена. На десять тысяч ахейцев меньше, на десять тысяч троянцев больше. О отец, позволь мне вывести нашу армию за ворота! Я уже почти сказал это, когда понял, что человек еще не закончил рассказывать новости; я прикусил язык.

— Мой господин, между Агамемноном и Ахиллом произошла ужасная ссора. Армия расколота. Ахилл вышел из войны сам и отозвал своих мирмидонян и остальных фессалийцев. Мой господин, Ахилл не будет сражаться за Агамемнона! Это наш день!

Я вцепился в спинку трона, чтобы не упасть, домовладелец издал изумленный вопль, отец побледнел, Полидамант уставился на своего лазутчика с недоверием, Антенор неловко привалился к колонне, все остальные в зале словно окаменели.

Раздался громкий блеющий смех.

— Как низко пали великие! — вопил мой брат Деифоб. — Как низко пали великие!

— Тихо! — оборвал его отец и посмотрел вниз, на лазутчика. — Почему? В чем была причина ссоры?

— Ссора была из-за женщины, мой господин, — ответил человек, уже спокойнее. — Калхант потребовал, чтобы Хрисеиду, отданную верховному царю в качестве лирнесского трофея, отослали в Трою. Аполлон был так разгневан ее пленом, что наслал на ахейцев чуму и прекратит ее только тогда, когда Агамемнон отдаст свой трофей. Агамемнон был вынужден починиться. Ахилл стал насмехаться над ним. Он просто глумился над ним. Тогда Агамемнон приказал, чтобы Ахилл в возмещение отдал ему свой собственный трофей из Лирнесса, царевну Брисеиду. Передав ее верховному царю, Ахилл заявил, раз так, он сам и все воины, стоящие под его знаменами, выходят из войны.

Деифоб нашел это еще более забавным.

— Из-за женщины! Армия расколота надвое из-за женщины!

— Нельзя сказать, чтобы ровно надвое! — резко бросил Антенор. — Тех, кто ушел, не может быть больше пятнадцати тысяч. И если женщина может расколоть армию, никогда не забывай, что именно женщина привела эту же армию сюда!

Мой отец ударил скипетром по полу:

— Антенор, прикуси язык! Деифоб, ты пьян!

И он обратил все свое внимание на посланца:

— Ты уверен в том, что сказал?

— О да. Я был там, мой господин; я все видел и слышал.

Раздался великий вздох облегчения; в мгновение ока все вокруг просветлело. Там, где прежде царили мрак и безразличие, расцвели улыбки. Руки хлопали в ладоши, нарастал радостный гул. Опечалился только я. Похоже, нам так и не суждено будет сойтись в поединке, Ахиллу и мне.

К трону небрежной походкой подошел Парис.

— Дорогой отец, когда я был в Элладе, то слышал, будто мать Ахилла — богиня — окунала всех своих сыновей в воды Стикса, чтобы наделить их бессмертием. Но когда она держала Ахилла за правую пятку, что-то испугало ее и она забыла сменить руки и взять его за левую. Вот почему Ахилл остался смертным. Подумать только, его правая пятка оказалась женщиной! Брисеида. Я ее помню. Она восхитительна.

Царь рассвирепел:

— Я сказал, довольно! Когда я запрещаю говорить одному сыну, Парис, это касается вас всех! Это не повод для насмешек. Это крайне важно.

Парис опустил голову. Я наблюдал за ним с жалостью. За последние два года он постарел; ему перевалило за сорок, и годы неумолимо проникали в его кожу, убивая цветущую юношескую свежесть. Пусть когда-то Елена им восхищалась, но теперь он ей надоел. Это знал весь двор. Так же как и то, что она закрутила интрижку с Энеем. Что ж, она вряд ли останется довольна. Эней любит только Энея.