Песнь об Ахилле (ЛП)

Человек улыбнулся. — А я без приглашения. Просто вмешался. Но тебе не стоит опасаться моего вмешательства. У меня тут своего интереса нет. Я говорю как сторонний наблюдатель.

— Что это значит? — отец нахмурился. — Если он тут не за Еленой, тогда за чем же? Пусть возвращается к своим скалам и своим козам.

Человек поднял брови, но ничего не ответил.

Тиндарей также был невозмутим. — Если соискателем является твой сын, как ты говоришь, то пусть представится.

И даже я догадался, что теперь моя очередь говорить.

— Я Патрокл, сын Менетия. — Мой высокий голос казался хриплым от долгого молчания. — Я здесь как соискатель руки Елены. Мой отец царь и потомок царей.

Больше мне было нечего сказать. Отец не научил меня, что говорить и делать, он и не подумал, что Тиндарей обратится ко мне. Я встал и понес чашу к громоздившейся куче даров, и пристроил ее туда, где она не могла свалиться. Повернулся и пошел на место. Я не опозорился, не дрожал и не мямлил, и мои слова не были глупы. Но мое лицо горело стыдом. Я понимал, как выгляжу в глазах этих людей.

Между тем, череда соискателей продвигалась. Следующим, кто преклонил колена, был гигант, вполовину выше моего отца, широкий в плечах. За ним двое слуг поставили громадный щит. Щит казался частью его, краем доставал до его макушки; обыкновенный человек не смог бы нести его. И на нем не было украшений — выщербленные и изрезанные кромки несли свидетельства о битвах, которые он повидал. Аякс, сын Теламона — так назвал себя этот великан. Речь его была отрывистой и краткой, возводя его род к Зевсу и приводя огромный рост и силу свидетельством покровительства его предка. Даром его было копье, прекрасно вырезанное из упругого дерева. Закаленный наконечник блестел в свете факелов.

Наконец подошел человек со шрамом. — Ну что, сын Лаэрта? — Тиндарей повернулся к нему в своем кресле. — Что лишенный интереса наблюдатель может сказать этому собранию?

Человек подался назад. — Мне хотелось бы знать, как ты удержишь отвергнутых от того, чтобы объявить войну тебе или счастливому новобрачному супругу Елены. Я тут вижу не менее полудюжины готовых вцепиться друг другу в глотки.

— Тебя, кажется, это развлекает.

Человек пожал плечами.

— Я нахожу забавной людскую глупость.

— Сын Лаэрта оскорбил нас! — Это здоровяк Аякс сжал кулаки, каждый размером с мою голову.

— Ничего подобного, сын Теламона.

— Что же тогда, Одиссей? Выскажись хоть раз откровенно, — голос Тиндарея был резок.

Одиссей снова пожал плечами. — Опасная игра, несмотря на сокровище и признание, которое получаешь. Каждый из этих людей достоин и знает это. Нелегко им будет остыть.

— Все это ты говорил мне ранее наедине.

Мой отец будто окаменел за моей спиной. Заговор. И в этом зале не только его лицо сейчас лучилось яростью.

— Правда. Но теперь я предлагаю тебе выход, — Одиссей поднял руки, показывая, что ладони его пусты. — Я не принес даров и не ищу руки Елены. Я, как было сказано, царь скал и коз. За мой совет я прошу награды, о которой сказал ранее.

— Расскажи мне, что ты предлагаешь — и ты получишь ее. — И снова легкое движение на помосте. Рука одной из женщин сжала край платья своей соседки.

— Вот что — я предлагаю предоставить выбор Елене, — Одиссей помедлил, пережидая пока улягутся перешептывания: женщинам в таких случаях голоса не давали. — Тогда тебя винить будет некому. Но она должна выбрать прямо сейчас, так, чтоб ни совета, ни наставления она от тебя не получила. И… — он поднял палец, — прежде, чем она сделает выбор, каждый должен принести клятву принять выбор Елены и защитить ее мужа против любого, кто посягнет на нее.

Я почувствовал в зале напряжение? Клятва? И по такому необычному поводу, когда женщина сама выбирает мужа. Все насторожились.

— Хорошо, — Тиндарей, с непроницаемым лицом, повернулся к женщинам, скрытым покрывалами. — Елена, принимаешь ли ты предложение?

Ее голос был низким и нежным, и достиг каждого уголочка залы. — Принимаю, — было все, что она сказала, но я ощутил трепет людей вокруг меня. Даже я, ребенок, почувствовал это и поразился могуществу этой женщины, которая и с закрытым лицом могла заставить трепетать. Мне вспомнилось, что ее кожа по рассказам была золотистой, а глаза темны, как обсидианы, которые мы вымениваем за оливки и масло. В тот миг она стоила всех сокровищ, громоздившихся в центре залы, и даже большего. Она стоила наших жизней.

Тиндарей кивнул.

— Так быть же по сему. Все, кто желает принести клятву, сделают это немедленно.

Я расслышал бормотание, раздраженные голоса. Но ни один не ушел. Голос Елены и укрывающее ее покрывало, легко колышущееся дыханием, удержали нас.

Поспешно призванный в залу жрец привел к алтарю белую козу. В зале это было лучшей жертвой, нежели бык, чья кровь могла залить весь пол. Животное умерло легко, жрец смешал его темную кровь с кипарисовыми углями из очага. Чаша громко зашипела в тишине залы.