Песнь огня

Спешившись рядом со мной, Кор бросил взгляд на Аэлу, но даже если он и догадался о том, что происходит между нами, он ничего мне не сказал.

– Эта тактика не сработает, да?

– Не говори остальным. Я собираюсь разобраться в этом.

Я должен был это сделать. У Энни было мало времени.

ЭННИ

КАЛЛИПОЛИС

Когда начался судебный процесс, я смутно начала осознавать, что все порчу. Я не улыбалась. Я запиналась в своих ответах. Я не могла лавировать. Несколько раз мне приходилось просить человека, проводившего допрос, повторить свой вопрос. Когда Иксион, не переставая улыбаться, задавал мне свои вопросы, я впивалась пальцами в колени под столом, чтобы унять дрожь.

Он был не единственным, кто задавал мне вопросы. Люди, допрашивавшие меня, сменяли друг друга, делая перерывы, не давая мне возможности передохнуть. Толстые стены Подземелья не пропускали в зал звуки городских колоколов, единственные часы висели на стене у меня за спиной, но кандалы не давали мне повернуться. Я не знала, как долго я уже отвечала на вопросы.

Допрос продолжался до тех пор, пока я не упала на стол и меня пришлось приводить в чувство.

Суд объявил перерыв до следующего утра, и мы вышли из Подземелья, когда на город уже опустилась темнота. По дороге обратно в острог, чувствуя тупо пульсирующую боль в ноге, я подумала, что было что-то восхитительно ироничное в том, чтобы потерпеть столь впечатляющий и бесповоротный провал в такой обстановке. Публичные выступления всегда были моим проклятием. Я бы не справилась с этой задачей, сколько бы я ни готовилась. А клеймо лишь помогло ускорить неизбежное.

Я отправилась в Подземелье, сказав себе, что не позволю Иксиону говорить за меня, а затем просидела там двенадцать часов, пока он делал именно это. Я слишком устала, чтобы беспокоиться.

Миранда Хейн, сидящая рядом со мной в карете, выглядела такой же измотанной, как и я.

– До завтра, – сказала она, когда карета остановилась перед Залом Изобилия.

Хотя я поливала ожог холодной водой, приготовленной для моего ужина, это почти не помогло, и боль не давала мне спать всю ночь. Я видела лишь обрывки снов о горящем Фархолле, о Пэллоре, наполнявшем небо огнем, о трех прекрасных драконьих яйцах.

Но, просыпаясь, я по-прежнему не чувствовала Аэлу.

На второй день лучше не стало. Мне было трудно, особенно когда меня допрашивал вечно улыбавшийся Иксион, уследить за нитью его вопросов. Мне было трудно сфокусировать взгляд. Когда Миранда, в конце концов, потребовала сделать пятиминутный перерыв для посещения туалета, я, закрыв лицо ладонями, наслаждалась долгожданным отдыхом, который кто-то грубо прервал, резко распахнув дверь, не обращая внимания на протесты Миранды. Я резко выпрямилась при виде униформы наездника Серого Клевера, а затем поняла, что это Пауэр.

– Ты не против? Дай мне осмотреть твою ногу.

У него был совершенно безумный взгляд. Миранда, которая прислонилась к раковине, прижав ладонь ко лбу, медленно выпрямилась:

– Пауэр, что…

Но я вдруг почувствовала, как что-то похожее на тугой узел внутри меня начало медленно развязываться.

– Кто тебе сказал?

– Я пил с Иксионом вчера вечером.

– О, так вы собутыльники?

– Покажи мне свою ногу.

Я наклонилась и потянула вверх подол платья. Впервые я увидела рану при ярком дневном свете; мой желудок противно сжался при виде обожженной, выпуклой плоти, синюшного следа инициалов ГБ на моей коже. Пауэр еще сильнее сжал кулаки, Миранда, бросившая на меня взгляд из-за его плеча, выругалась.

– Что это?

– Это клеймо для скота Грозовых Бичей, – скрипя зубами, откликнулся Пауэр и наклонился, чтобы рассмотреть мою рану.

– Мой отец клеймил им наших овец, – сообщила я.

Хейн прикрыла рот рукой.

– Ей нужно обратиться к врачу.

– Нет, – ответил Пауэр.

– Нет – что?..

– Нет, я уже предлагал это Иксиону, и он сказал, что в этом нет необходимости. – У Пауэра под кожей ходили желваки. Он достал из кармана марлю, которую протянул мне, чтобы я обернула рану, и бутылочку с обезболивающей настойкой, которую сунул в руку Миранды. – Не более трех капель каждые шесть часов. Если кто-нибудь спросит, я приходил сюда, чтобы позлорадствовать.

После этого мне стало немного лучше. Комната больше не расплывалась у меня перед глазами. Я смогла отвечать на большинство вопросов полными предложениями. И даже смогла выдавить из себя улыбку, отвечая на некоторые вопросы, которые задавал не Иксион.

Но чем более ясно я начинала все воспринимать, тем очевидней для меня становилась враждебность этого зала суда.

Здесь было полно представителей Отверженных, Ордена Черного Клевера и тех самых представителей бронзового и железного сословий, которые выкрикивали оскорбления в мой адрес во время Бункерных бунтов. Когда мой допрос наконец-то прервали для свидетельских показаний, мое облегчение по поводу перерыва оказалось недолгим. Они допрашивали Уэса Горана, инструктора по боевой подготовке, который ненавидел меня; Люциана Ортоса, начальника Генерального штаба, который так возмущался моим званием; Шута, уличного торговца, в которого я стреляла, когда защищала зернохранилище Лицея от набега Отверженных.