Песнь огня

– Да, – ответил я, принимаясь делать сестре массаж сердца.

Антигона уткнулась лицом в колени и, впившись ногтями в волосы, пронзительно закричала.

– Агга, очнись!

Но сколько я ни пытался заставить эти дурацкие легкие снова работать, она по-прежнему лежала неподвижно.

– Перестань плакать, – сказал я Антигоне, но в ответ она зарыдала еще сильнее, а я все надавливаю и отпускаю, надавливаю и отпускаю грудную клетку Агги… И когда я остановился, чтобы перевести дыхание в третий раз, голова сестры лежала в багровой луже и она по-прежнему была страшно неподвижна.

– Пожалуйста, нет!

Я чувствовал себя так, словно над моей головой вздымается огромная волна, которая вот-вот утопит меня. Не думай об этом. Этого не может быть, этого не может быть…

Но ее тело такое холодное.

Как и у Гарета.

– Мне жаль. Мне так жаль…

На этот раз это произнес я, словно Мольбу к святыням, как будто я мог обменять вину на милость, как тогда, когда унижался перед повелителем драконов. Но святыни остались безмолвны, как и моя сестра и ее сын. Ибо что святыни когда-либо делали, кроме как были свидетелями нашей печали? Как сейчас, когда я сжимал в объятиях холодное тело сестры, которая как-то сказала мне, что эта мечта погубит ее детей, а вместо этого она погубила…

Мои мысли кружили вокруг ужасных слов, словно, отгородившись от них стеной, я мог избавиться от правды. Но волна все еще надвигалась на меня. Какие бы стены я ни возводил, она скоро обрушится на меня.

– Это не твоя вина, – сказала Энни, протягивая руку.

Я отбросил ее.

Она ошибалась. Она даже не представляла, насколько сильно заблуждалась.

Я задыхаюсь от осознания того, насколько она заблуждалась.

Но тут с острова снова донеслись крики, и когда я поднял голову, взглянув на берег, на пленных драконорожденных, на наших угнетателей, согнанных в кучу как скот, за их преступления, я понимаю, что есть одна вещь, в которой Антигона все же права.

Это моя вина. Но больше – это их вина.

Я потянулся к Спаркеру.

К черту милосердие. Они за все должны заплатить.

6

Не заслужившие милосердия

ДЕЛО

На мгновение я застываю рядом с Феми на крепостном валу, глядя на гавань внизу: мои родственники, сгрудившиеся на причалах вокруг горящего клипера, со всех сторон окруженные норчианцами. После того как взрыв вдребезги разнес карстовую колонну, против нас ополчились даже слуги из клана Торнроуз.

То, что было капитуляцией, скоро превратится в нечто иное.

Все взоры устремились на одинокого дракона-грозовика, прокладывавшего себе путь между обломками колонны Торнроуз.

Грифф приземлился на причале между своими и моими сородичами, и деревянные доски заскрипели под огромным весом Спаркера.

Даже с расстояния я видел, как лицо Гриффа исказилось от ярости, которой я никогда не видел у него раньше. Клыки Спаркера были обнажены, язычки белого пламени жадно лизали их.

Бывали времена, когда даже на расстоянии я ощущал эмоции Джепайры, как будто они были моими собственными. Но сегодня я чувствовал себя так, словно у меня произошел перелив эмоций не с моим драконом, а с другим человеком.

Грифф жаждал убийства. Не восторженного утреннего неистовства, а ледяного цинизма абсолютной смерти. Смерти каждого драконорожденного на этом острове, моего отца, брата, Полуаврелианцев, приютивших нас, изгнанников, с которыми мы разделили убежище…

Все мы скоро будем убиты.

Я двигался словно на автомате, не думая о том, что делаю. Отойдя от Феми, я запрыгнул на спину Джепайры, обняв ее за шею, и мы тут же оторвались от крепостной стены. Ей хватило пары взмахов крыльев, чтобы преодолеть расстояние до гавани, и вот мы уже приземлились между Гриффом и моими людьми. Джепайра – единственный дракон, оставшийся защищать нас.

Их было гораздо больше – семь к одному.

Я разжал пальцы, отпуская шею Джепайры, и мои сапоги скользнули на скрипучий дощатый настил причала.

Идти навстречу дракону, чьи клыки обнажены, а боевое пламя на подходе, – значит противоречить глубинным инстинктам. Но я изо всех сил заставлял себя шагать вперед, не глядя на ревущую толпу норчианцев, не глядя на свою семью и даже на Спаркера.

Я не сводил глаз с искаженного яростью лица Гриффа.

Оказавшись в пределах выстрела, я опустился на колени и уперся ладонями в дощатый настил причала.

Я слишком часто видел, как Грифф вот так вставал на колени, гораздо чаще, чем мне хотелось бы вспоминать. Перед своими хозяевами в Стеклянном зале, стоя на четвереньках, как собака. Передо мной, когда он плакал, чтобы поблагодарить меня за спасение семьи, которую я должен был защищать.

А теперь, несмотря на всю мою любовь к простолюдинам, их больше не было.

Глядя на свои руки, я начал произносить Мольбу на норише, так же, как это с детства учили делать народ Гриффа.

Даруй же милость свою, мой господин, недостойному своему слуге.

ГРИФФ