Песнь песней на улице Палермской

В резиденции Вариньки на первом этаже правят бал проклятия и угольно-черные глаза. И словно зимний ручеек, в ее непокорных волосах протекает белая полоска. Толпа армянских евреев, по всей вероятности, забрела как-то по ошибке в Санкт-Петербург и решила забраться на ее фамильное дерево. Возможно, и свои кулинарные рецепты Варинька унаследовала от тех же самых армян, об этом я не ведаю, но на плите у нее всегда готовится какой-нибудь отвратительно воняющий суп с торчащими из жирной кастрюли куриными ножками.

Бабушкой ее называть никак нельзя, боже упаси! Иначе она разражается градом русских ругательств, которые понимает только мать моя, хотя смысл очевиден и нам. А вообще-то говорит она на каком-то своем, доморощенном датском.

– Что вы всё жалуетесь, девчонки? Вы же живете как у креста за пазухой, – наставляет она нас со своим тягучим акцентом.

Выражаться Варинька предпочитает коротко и конкретно. Она вполне может обходиться в общении пятьюдесятью датскими словами.

– Посылай все в жопу, – таков ее комментарий к большинству жизненных ситуаций. В том числе и в общении с детьми.

Как уже упоминалось, она сказочно шьет и как-то раз сотворила костюм Белоснежки для моей матери, соорудив шлейф из семи гномов, шествующих за нею.

Вот только шить Варинька больше не желает. И вообще, она делает только то, что ей хочется, и при этом живет исключительно в своем собственном темпе. Такое впечатление, будто времени у нее всегда избыток.

– Время не идет. Оно приходит, Эстер!

Все просто: пусть время приходит, главное, чтобы вместе с ним не появлялись мужчины.

Мне непонятно, в чем кроется причина такого глубокого разочарования в представителях мужского пола, дед ведь был настоящим джентльменом. Хотя в одном направлении можно, наверное, и поискать.

Может быть, в конструкторе не хватало какого-нибудь болта, а то и самого руководства пользователя. А как иначе сыну Оптовика собрать в единое целое распиленную на части даму? Сложно сказать, чего именно не хватало Вариньке. Окситоцина, дофамина, места для других наводняющих человека чувств или просто циркового карлика по имени Вадим?

Временами она делала попытки истолковать посылаемые ей дедом сигналы и чуточку уступить тому, кто был предан ей сердцем, тому, кто построил для нее дом, где она обрела свободу и где ее окружало тепло. Но, как правило, она толковала эти сигналы неверно. Перевод с русского на датский или с датского на русский – их самая ничтожная проблема. Просто они так никогда и не нашли общего языка.

Да и встречу Вариньки с родней мужа в одна тысяча девятьсот двадцать первом году успешной не назовешь. Очень-очень мягко говоря.

Тем летом деду пришлось во всем открыться своим родителям и сестрам.

– Почему мы совсем не видим тебя, Ганнибал? – поинтересовалась мать.

И он рассказал почему… или, во всяком случае, самое главное.

На самом деле с ним на улице Палермской живет молодая женщина. Родственники вытаращили глаза от изумления.

Ну вот, поэтому-то они его так часто и не видят. Да и вообще, фактически они поженились в России три месяца назад.

Мать Ганнибала чуть не свалилась со стула от горя: как же, она не побывала на свадьбе своего единственного теперь уже сына. Тогда как сестры и Оптовик, напротив, пожелали узнать, к какому знатному русскому роду принадлежит невеста. Из ближайшего окружения прежнего царя или, может, она дочь одного из новых коммунистических партийных боссов? В последнем случае это способствовало бы семейному бизнесу в части импорта пушнины из России.

Будет лучше всего, решил Ганнибал, если они просто повстречаются с Варинькой на Амалиегаде в следующую субботу – на званом ужине с танцами, куда крупный торговец уже пригласил несколько своих деловых партнеров.

Где-то в глубине души дед, по всей вероятности, чувствовал, что план этот выведет их на прямую дорогу к пропасти, но ведь он был последним романтиком во всем мире.

Даже горничная разинула рот, когда открыла входную дверь. Перед нею стоял распрекрасный сынок хозяев рядом с маленькой, еврейской внешности цыганочкой с курчавой головой, грязными ногтями и слишком нахальным взглядом. Раз уж прислуга чувствует свое превосходство, надо держать ухо востро.

В глазах сестер сверкали молнии, матери потребовался нашатырь, а Оптовик принял три приличные порции виски с содовой.

Родственники увидели, как Варинька ведет себя за столом. Разве в порядке вещей слышать за обедом чью-то отрыжку? А ведь девица при этом даже и глаз не опускала. Гости потеряли дар речи. Мужчины выпустили из рук монокли, а женщины утратили частичку своей привлекательности, поскольку у них просто-напросто отвисли челюсти.

Потом общество развлекала новая знаменитость, молодой тенор Лауриц Мелькиор[41], исполнявший немецкие lieder[42]. Варинька чуть не умерла от скуки и во время концерта громко хрумкала разложенные на серебряных блюдах засахаренные фрукты.