Песни и романсы русских поэтов

Судьба литературного наследия двух крупнейших создателей «русской песни» — актера Цыганова и прасола Кольцова — предоставляет богатый материал для всевозможных сопоставлений. Интересный этюд такого рода содержится в известной книге И. Н. Розанова. Кольцов был гораздо плодовитее и разнообразнее в своем творчестве, нежели Цыганов, и его роль в истории русской поэзии несомненно более значительна, а слава, созданная еще при жизни поэта Белинским и поддержанная последующим поколением революционных демократов, вполне заслужена. Он совершенно заслонил более скромное имя Цыганова, между тем в области «русской песни» как песенного жанра последний имеет едва ли не бо́льшую заслугу. Произведения Цыганова еще при жизни стали действительно петься, очень скоро оторвались от имени своего создателя, вошли в быт, а вскоре приобрели и подлинно всенародную известность, стали народными песнями. Такие песни, как «Что ты, соловеюшко…», «Я посею, молоденька…», «Течет речка по песочку…», собиратели фольклора продолжают записывать и в наши дни, не всегда зная, что эти тексты имеют своего автора. Песня же «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан…», благодаря и выразительной мелодии Варламова, приобрела всемирную известность.[35]

Быть может, именно в силу ранней и прочной фольклоризации песен Цыганова имя их автора почти забыто в истории русской поэзии. Песни же Кольцова, при всех их поэтических достоинствах и при том, что они привлекали внимание многих композиторов, все же в устный репертуар масс входили медленнее и получали не столь широкое распространение. Долгое время вообще создавалось впечатление, будто песни Кольцова совсем не поются в крестьянской и рабочей среде. Это мнение прочно держалось даже в советской науке — к такому выводу пришел один из первых исследователей наследия выдающегося русского поэта П. М. Соболев, его разделял и И. Н. Розанов.

[36]

Только в последнее время благодаря материалам, собранным советскими фольклористами, удается внести коррективы в обычное представление о судьбе песенного наследия Кольцова.[37] И все же, даже если учесть, что сведения, которыми мы располагаем, еще неполны, приходится считаться с тем, что песни Кольцова действительно менее популярны и менее органически усвоены народом, чем песни Цыганова. Песни Кольцова в целом оказались замечательным и своеобразным явлением русской поэзии — в большей мере песнями для чтения, чем стихами для пения.

Мерзляков, Дельвиг, Цыганов и Кольцов — лишь наиболее типичные и плодовитые создатели жанра «русской песни». Но образцы ее, подчас не уступающие по художественной выразительности и популярности среди масс, находятся и в творчестве других, причем очень разных по своему мировоззрению и месту в русской поэзии, авторов. Здесь можно назвать Ф. Глинку и Н. Грамматина, А. Полежаева и Ф. Вельтмана, отца и сына Ибрагимовых, Д. Глебова, Н. Грекова, В. Красова, Е. Гребенку, А. Тимофеева… Наряду с тем, что жанру «русской песни» отдали обильную дань многие второстепенные и третьестепенные авторы, обращает на себя внимание другой факт: среди классиков русской поэзии первой половины XIX века, пожалуй, лишь Лермонтов создал несколько подлинных произведений в этом жанре, у остальных же мы в лучшем случае встретим одно-два произведения в этом роде («Кольцо души-девицы…» Жуковского, «Девицы-красавицы…» Пушкина, «Страшно воет, завывает…» Баратынского); совсем нет подобных произведений у Тютчева. Зато эти поэты создали шедевры русского романса.