Рамиль Азымович обыскал весь дом, прощупал каждый плащ, пиджак и пальто, но увы! Портсигар был вскоре обнаружен в ломбарде, который располагался в подвале соседнего дома. Сотрудник ломбарда, оформляя покупку, поведал врачу, что серебряное изделие сдал туда крупный юноша, подходящий по описанию на Эдуарда. Как только портсигар вернулся к Рамилю Азымовичу, тут же вернулась управляющая способность, детки выполняли каждое его поручение безукоризненно и с явным удовольствием. Хотя, конечно, к портсигару врач стал относиться значительно внимательнее.
Наука была пока бессильна дать этому феномену толковое объяснение, но из практических опытов выходило, что портсигар выполнял функцию усилителя мысленного сигнала.
– Ну, так кого вы там чучмеком обзывали? – вернулся к разговору Чаушев, игнорируя предыдущий вопрос.
Дирижер был человеком с жизненным опытом, поэтому он не стал ничего отрицать, до оправданий не опустился, а сразу предложил:
– Хочу дать благотворительный концерт в пользу вашей больницы. Когда смогу физически.
– При таком поведении не скоро сможете, – констатировал Рамиль Азымович.
– Цой, что ли? Лужники, восемьдесят восьмой? – неожиданно ткнул пальцем в висящий на стене плакат дирижер.
– Восемьдесят восьмой! Когда отменили, после статьи в «Московском Комсомольце», – гордо подтвердил доктор.
– Помню! – вздохнул дирижер. – «Время колокольчиков» башлачевскую запустили!
– И Витя говорит: «После такой песни я уже петь не могу!», – поддержал Чаушев и спросил: – Были там, что ли?
– Был! – гордо подтвердил дирижер.
– И я был! – протянул ему руку для пожатия впечатленный татарин.
– Хоть я и там не был, – вмешался в их разговор Петр Николаевич, – что с письмами делать?
– Подожди, – успокоил его Рамиль Азымович, кивая на телохранителей. – Сейчас ребят разместим и вернемся к письмам.
– Зачем их размещать? – не понял дирижер. – Они же не болеют.
– Скажем так: не болели, – поправил его Чаушев и со значением взглянул на Артура, отчего тот сжал кулаки добела.
– Только адрес смогли узнать, – рассказывал Петр Николаевич о злоключениях предшествующей ночи Наташе, которая принесла ему кое-что перекусить из дома, – 3-й Новоподмосковный переулок, дом 6, квартира 24.
– Предлагаю туда съездить, когда Рамиль Азымович скажет, что можно, – поддержала его она. – Я тоже очень плохо своего отца знала. Жалею.
– Рамиль Азымович на всякий случай советует до воскресенья полежать, – сообщил Петр Николаевич и поприветствовал проходящего мимо грустного Аркадия.
– Чего он такой? – не удержалась от вопроса Наташа.
– Самострел по любви, – как-то неопределенно ответил физик, явно не желая далее развивать тему.
Можно было понять его деликатность. Парню тотально не везло – отец его возлюбленной Эмилии потребовал полного соответствия всем еврейским традициям, в том числе: обязательного обрезания. Аркадий хоть и был ярко выраженным евреем, но чисто генетически и не более. Он совершенно не имел никаких представлений о ритуале обрезания, да и, признаться, все это ему казалось доисторической дикостью. Однако против сердца не пойдешь, и юноша обратился за консультацией к папе. Оказалось, что и папины представления об истинном еврействе были весьма расплывчаты. Мама также с негодованием отказалась участвовать в этом деле, хотя у мамы дед был раввином.
– Не выдумывай, сынок! – сказала она. – Мы не в пустыне! Не разрешай девкам собой крутить!
Отчаявшийся юноша перебрал все возможные варианты, но помочь согласился только хулиган Воропаев, да и то за дорогущий швейцарский нож, которым он и нанес увечья Аркадию в беседке у лодочной станции.
Истекающий кровью юноша пробежал полгорода до больницы, где Рамиль Азымович спас его от неминуемой смерти, зашив рану и перелив несколько литров крови Ричарда. Благо группа ее и резус-фактор совпали.
О свадьбе до полного исцеления не могло и речи быть. Хотя впечатленная таким самопожертвованием Эмилия каждый день навещала его в больнице и подбивала к совместному побегу в Санкт-Петербург. Там эксцентричная красотка предлагала вступить в Союз Революционных Художников «Война» и представить увечье жениха как результат борьбы с действующим в стране режимом. Полгода назад ее подружка по Фейсбуку получила от международной правозащитной организации крупный грант на публичные акции, связанные с травмированием детородных органов.
В душе Аркадию очень не хотелось бороться с режимом. Во-первых, президента он побаивался. Во-вторых, его ужасала мысль провести следующие несколько лет, демонстрируя косорукость хулигана Воропаева. В-третьих, он небезосновательно полагал, что со службой в армии в этом случае придется проститься навсегда. Остаться, так сказать, с «артобьектом» на всю оставшуюся жизнь.
Мало того, вместе с перелитой от Ричарда кровью в юношу проникла благородная тяга к созерцательности и простоте. Он мог часами складывать на прикроватной тумбочке геометрические фигуры из обгоревших спичек, которые ему втайне приносили из уличной «курилки» братья-санитары.