Песня единого фронта

Некоторые лирические поэты, в особенности начинающие, ощутив определенную настроенность, как будто испытывают страх, что деятельность разума может эту настроенность спугнуть. Следует сказать, что такой страх — при всех обстоятельствах страх нелепый. Все, что мы знаем из творческой лаборатории великих поэтов, говорит о том, что их поэтическая настроенность не отличается такой поверхностностью, подвижностью, летучестью, чтобы спокойное, даже трезвое размышление могло нарушить ее. Известная окрыленность и приподнятость отнюдь не противоположны трезвости. Следует даже признать, что нежелание допустить критерии разума говорит о недостаточно плодотворном характере данной оэтической настроенности. В таком случае лучше воздержаться от писания стихов.

Когда лирический замысел плодотворен, тогда чувство и разум действуют вполне динодушно. Они радостно взывают друг к другу: «Решай ты!»

О ЧИСТОМ ИСКУССТВЕ

Мо-цзы говорил [Мо-цзы (479—381 до н. э.) — китайский философ.]:

«Недавно меня спросил поэт Цин-юэ, имеет ли он право в наше время писать стихи о природе. Я ответил ему:

— Да.

Повстречав его снова, я спросил, написал ли он стихи о природе. Он ответил:

— Нет.

— Почему? — спросил я.

Он сказал:

— Я поставил себе задачу сделать шум падающих дождевых капель приятным переживанием для читателя. Размышляя об этом и набрасывая то одну, то другую строку, я решил, что необходимо сделать этот звук падения дождевых капель приятным переживанием для всех людей, а значит, и для тех людей, у которых нет крыши над головой и которым капли попадают за воротник, когда они пытаются заснуть. Перед этой задачей я отступил.

— Искусство имеет в виду не только нынешний день, — сказал я испытующе. — Поскольку такие дождевые капли будут существовать всегда, то и стихотворение такого рода могло бы быть вечным.

— Да, — сказал он печально, — его можно будет написать, когда не будет больше таких людей, которым капли попадают за воротник».

СТАРАЯ ШЛЯПА

Когда в Париже репетировалась «Трехгрошовая опера», мое внимание с самого начала привлек молодой актер, исполнявший роль бродяги Фильча, подростка, который стремится приобрести квалификацию профессионального нищего. Быстрее большинства остальных он понял, как именно надо репетировать: ощупью, словно прислушиваясь к собственной речи, предлагая наблюдательности зрителей те человеческие черты, которые они сами могли наблюдать в человеке.

И я нимало не был удивлен, когда застал его как-то раз утром в одной из самых больших костюмерных, куда он пришел по собственному побуждению вместе с исполнителями главных ролей; он вежливо пояснил, что ему надо найти шляпу для своей роли.

Я помогал героине выбрать костюмы, на что ушло несколько часов, и краем глаза наблюдал за тем, как он ищет шляпу.

Он заставил порядком поработать служащих костюмерной, и скоро перед ним возвышалась груда головных уборов; прошло около часа, пока он отделил две шляпы от этой груды и теперь должен был наконец сделать окончательный выбор. На это ему потребовался еще час.

Я никогда не забуду выражения муки на его изможденном подвижном лице. Он никак не мог решиться...

Когда я опять взглянул на него, он решительным жестом снял шляпу, резко повернулся на каблуках и отошел к окну. Он смотрел на улицу невидящими глазами и только спустя некоторое время снова взглянул на шляпы, на этот раз небрежно, почти со скукой. Он глядел на них издалека, холодно, без всякого интереса. Затем, не посмотрев больше ни разу в окно, он ленивой походкой подошел к шляпам, взял одну из них и бросил на стол, чтобы ее завернули.

Во время следующей репетиции он показал мне старую зубную щетку, которая высовывалась из верхнего кармана его куртки и должна была свидетельствовать о том, что Фильч и под арками моста не решается отступить от главнейших признаков цивилизации. Эта зубная щетка показала мне, что никакая шляпа, даже самая лучшая, не могла удовлетворить актера.

«Вот это, — подумал я радостно, — и есть актер нашего века, века науки».

ВОСПРИЯТИЕ ИСКУССТВА И ИСКУССТВО ВОСПРИЯТИЯ

(Размышления по поводу скульптурного портрета) Фрагмент