Песочный дом

Общее замешательство всколыхнуло толпу, затянуло Машеньку в круговое движение.

- Направо! - надрывался рупор, но ни права ни лева у толпы уже не было.

- На завод! Пустите на завод! - кричал кто-то, срывая голос.

Гулко отозвались взятые на цепь металлические створы.

- Темкин! - закричал вынырнувший перед Машенькой человечек с прижатым к груди вздутым портфелем. - Темкин! - повторил он с детской настойчивостью, шаря взглядом по лицу Машеньки. - Где Темкин? У меня деньги сборочного. Возьмите, отдайте Темкину!

Машенька отшатнулась от протянутого портфеля, выбилась из беспредметного кружения толпы и побежала.

- Темкин! - визжало вслед.

- Механический, направо! - рокотало с жестяной безнадежностью.

- Пустите на завод!

- Ворота!

- Деньги сборочного! Темкин!

Разбежавшись, Машенька почувствовала, что не сможет завернуть за угол, что налетит на противотанковые ежи, перегораживающие шоссе, и, изменив направление, ударилась со всего хода в одинокий клен на углу. Она обхватила руками грубый, иссеченный осколками ствол, переводя дыхание, подняла голову вверх. Мертвыми зверьками висели листья - мертвыми на мертвых ветвях. Нога неловко шарила по срезу земли у ствола, никак не попадая на ровное. Позади, у заводских ворот, хрипел жестяной рупор, тщетно пытаясь успокоить взбудораженную толпу.

В поисках спасительной зацепки мысль Машеньки торопливо облетала опустевший город, ощеренный ежами и колючей проволокой. Вновь и вновь перебирала Машенька узы своей короткой жизни - школьные и студенческие знакомства, - но оборванные войной веревки вытягивались без сопротивления. Рванул ветер, просвистел в металлических нагромождениях и сухим, трупным шевелением отозвался в замерзшей кроне. Тогда Машенька оттолкнулась от дерева и побежала домой, обгоняя торопливых прохожих. У ворот она остановилась, спрятала лицо между чугунными прутьями, пытаясь сосредоточиться, но мыслей не было. Был пустой двор, песчаная насыпь земли с рельефным перепадом, похожая на опустевшую сцену, и сердце, стучавшее у горла.

Потом кто-то потряс ее за плечо. Высвобождаясь из чугунного оцепенения, Машенька потянулась на живую человеческую тревогу и услышала:

- Не стойте, не стойте здесь. Нельзя так стоять!

- У меня там сын, - ответила она мужской спине в ватнике, удалявшейся частыми шаркающими шагами. - И мать тоже там.

Человек не слышал.

- Подождите меня! - крикнула Машенька.

Человек уходил. Хлопала фанера бутафорских бараков.

- Где же люди? Где все люди? - спросила Машенька и не услышала себя.

Преодолевая немоту, она со стоном втянула воздух - и ожила, бросилась вслед шаркающему человеку и догнала его на гребне Белорусского моста. Отсюда Машенька увидела людей - неверные, распадающиеся группы, единые в своем пути к центру города, прочь от нее - и пошла следом. Человек в ватнике пересек мост и бился в двери метро, работавшего только на выход.

Машенька пересекла площадь и влилась в родственное тепло человеческого потока. Она чувствовала какое-то тревожное знание, растворенное в толпе, и старалась угадать его. Но тут из рук женщины, обремененной распадающимся скарбом, едва не выпал орущий ребенок, и Машенька подхватила его.

- Не отстаньте! - в упор прокричала женщина, метнув яростный взгляд из-под низко повязанного платка.

- Не отстану! - пообещала Машенька, подбирая размотавшуюся обмотку, стягивавшую воротник ребенка. - Скажите только, что случилось? Что?

Ребенок затих, сосредоточенно дыша, и Машенька заслоняла его раскрытый рот от морозного воздуха. Вслед женщине с тюками она свернула на Садовую, наполненную густым говором, скрежетом санок по асфальту, ревом крытых брезентом грузовиков и автобусов. Убаюканная теплом ребенка, жавшегося у груди, Машенька с любопытством смотрела на пустой троллейбус, который толпа волокла поперек Садовой. Визжали тормоза оседавших на нос машин, высовывался из окна водитель, ожесточенно артикулируя безгласым ртом. Беспомощный и синий, троллейбус медленно продвигался к тротуару, а через минуту брызнул сухими искрами и умчался во всеобщем потоке, набитый и облепленный человеческими телами. "Куда же это они?" - отстранение подумала Машенька и, пересадив ребенка с руки на руку, догнала женщину с тюками. В отрывистом говоре людей она улавливала названия подмосковных городов, еще не отданных и уже взятых немцами, которые скрывались под литерами в газетных сообщениях. Безжалостно угадываемые толпой, они вторили ее движению - волоку Волоколамска, поблескиванию Истры, звону Иерусалима, жужжанию Гжатска и Можайска - и угасали в спасительном выдохе - Рузаевка.

На Ульяновской поток людей уплотнился, вобрал в себя скрежет новых саней, оброс машинами, портфелями, рюкзаками, велосипедами, детскими колясками. От Абельмановской заставы бежали какие-то фантастические фигуры, увешанные гирляндами колбас.

- Мясокомбинат грабят, - раздавалось в толпе с почтительным удивлением.

У Заставы Ильича поток людей сталкивался с новым, надвигавшимся с Рогожского вала, и, подвластный законам течения, образовывал водоворот.