Пьесы

Дюнуа. Годдэмы не понимают нежного обращения. Не мы начали эту войну.

Жанна(внезапно). Джек, пока я здесь, — давай возьмем Париж!

Карл(в испуге). Нет, нет! Мы потеряем все, чего добились. Ради бога, не надо больше сражений! Мы сейчас можем заключить очень выгодный договор с герцогом Бургундским.

Жанна. Договор!.. (Гневно топает ногой.)

Карл. Ну и что ж такого?.. Почему бы мне теперь и не заключать договоры, раз я уже коронован и миропомазан? Ох, это миро…

Из ризницы выходит архиепископ и присоединяется к разговаривающим. Он останавливается между Карлом и Синей Бородой.

Архиепископ, Дева опять хочет воевать.

Архиепископ. А разве война кончилась? Разве у нас уже мир?

Карл. Да нет. Но разве не довольно того, что мы уже сделали? Давайте заключим договор. Сейчас нам везет, так надо этим пользоваться, пока удача от нас не отвернулась.

Жанна. Удача! Сам господь бог сражался за нас, а ты это зовешь удачей! И хочешь остановиться, когда англичане еще попирают святую землю нашей Франции!

Архиепископ

(строго). Жанна! Король обратился ко мне, а не к тебе. Ты забываешься. Ты стала очень часто забываться!

Жанна(нисколько не смутившись, грубовато). Так говорите с ним вы. И скажите ему, что бог не велит ему снимать руку с плуга.

Архиепископ. Я не так часто призываю имя божье, как ты, — ибо когда я толкую его волю, то опираюсь на авторитет церкви и достоинство моего священного сана. Раньше ты уважала мой сан и не посмела бы так говорить со мной, как говоришь сейчас. Ты пришла сюда, облеченная в смирение. И бог благословил твои начинания. Но теперь ты запятнала себя грехом гордыни. Повторяется древняя греческая трагедия: кто превозносится, будет повержен во прах.

Карл. Да, она думает, что лучше всех знает, что надо делать.

Жанна(расстроена, но в простодушии своем не замечает, какое впечатление производят ее слова).

Но ведь я же правда знаю это лучше, чем вы. И я совсем не гордая. Я только тогда говорю, когда знаю, что я права.

Синяя Борода / Карл(вместе). Ха! Ха! / Вот, вот!

Архиепископ. Откуда ты знаешь, что ты права?

Жанна. Знаю. Мои голоса…

Карл. Ах, твои голоса, твои голоса!.. Почему они не говорят со мной, твои голоса? Кажется, я король, а не ты.

Жанна. Они говорят с тобой, но ты их не слышишь. Ты никогда не сидел вечером в поле, прислушиваясь к ним. Когда звонят к вечерне, ты поднимаешь руку, крестишься — и дело с концом. Но если бы ты помолился от всего сердца и посидел бы еще там долго-долго, слушая, как дрожат в воздухе отголоски, после того как колокола уже умолкли, ты тоже услышал бы мои голоса. (Резко отворачивается.)

Да какие тебе нужны голоса, когда то же самое может сказать любой кузнец: что надо ковать железо, пока горячо. Я тебе говорю: надо сейчас же двинуться на Компьен^{102} и освободить его, как мы освободили Орлеан. Тогда и Париж откроет нам свои двери. А нет, так мы их проломаем! Какая цена твоей короне, если столица твоя в чужих руках!

Ла Гир. И я то же самое говорю. Мы пройдем сквозь их войска, как раскаленное ядро сквозь ком масла. А ты что скажешь, Дюнуа?

Дюнуа. Кабы наши пушечные ядра все были такие же горячие, как твоя голова, да кабы их у нас было вдоволь, мы, без сомнения, завоевали бы весь мир. Пылкость и отвага очень хорошие слуги в бою, но очень плохие господа. И всякий раз, как мы надеялись только на них, они предавали нас в руки врага. Мы не способны вовремя понять, что мы биты, вот наш главный порок.

Жанна. Вы не способны понять, что вы победили, — это порок еще худший. Вам бы с подзорной трубой ходить на приступ — авось разглядели бы, что англичане еще не отрезали вам всем носы. Вы бы и сейчас сидели запертые в Орлеане, — вы с вашими военными советами! — кабы я не заставила вас перейти в наступление. Всегда надо наступать; и если у вас хватит выдержки, враг дрогнет первый. Вы не умеете завязывать бой и не умеете использовать пушки. А я умею. (Она садится, поджав ноги, на каменную плиту, сердито отвернувшись от остальных.)

Дюнуа. Я знаю, что ты думаешь о нас, полководец Жанна.

Жанна. Не в этом суть, Джек. Скажи им, что ты думаешь обо мне.