Буратино:
Ну, это же элементарно, Сверчок. Карабас говорил, что ключик открывает дверь в каморке у старого Карло. Говорил, что дверь находится за нарисованным очагом. Говорил, что уронил ключ в пруд черепахи Тортиллы. Тортилла говорила, что ключ в ее болото уронил один злой человек. Карабас злой человек? Злой. Ключ золотой? Золотой. У Тортиллы в болоте хранился? У нее. Вот и кумекай. Не каждый день злые дядьки в пруд золотые ключи роняют.Сверчок:
Безупречная дедукция. Не прикопаешься. Только чего ты все слушаешь, что говорят? Может, Карабас ошибался.Буратино:
Ну да, станет Карабас ради ошибки лоб расшибать.Сверчок:
Может, он не ту каморку имел в виду. Мало ли в Италии старых Карло…Буратино:
Ты чего мне на мозги капаешь, теоретик фигов?Сверчок:
Это ты теоретик. А на мозги я тебе капаю, чтобы ты не особо своим теориям доверялся. Ладно больно у тебя все получается. Все у тебя в мыслях по законам да по правилам. А жизнь исполнена случайностей. Может, и ключ не тот, и дверь не та, хоть все сошлось. Может, это дверь от кладовки, да ее так паутиной затянуло, что не заметили и холст повесили. Буратино (иронично): Ага, и камин на холсте нарисовали, чтобы паутину под очаг замаскировать. В жизни, Сверчок, все гармонично: ключ для замка, замок для двери, дверь для тайны, тайна — для ищущего, награда — для того, кто нашел. Таково правило. Таков закон.Сверчок:
В голове у тебя этот закон, а не…Буратино:
Замучил советами! (кидает в Сверчка молоток и расшибает ему голову; затем с ключом приступает к замку) В мире все должно быть прекрасно. Каждому Сверчку — по голове! Каждому Золотому Ключику — по скрытой двери! Каждому Буратино — по великой тайне! Каждому папе Карло — по кожаной куртке! И всем — по закону!Ключ не входит в замок.
Хитрый замок. Не дурак был тот, кто делал. Попробую в другую сторону.
Ключ скользит по поверхности.
Не выходит. Сложный замок. Не может быть, чтобы он не открывался. Такого просто быть не может, все же сошлось тютелька в тютельку. Ну-ка, еще разок… Может, замок заржавел…
Золотой Ключик царапает поверхность стены, на которой нарисована дверь…
Элиза и дикие лебеди
Тюремная камера. Куча темного мусора, похожего на какие-то пожухшие листья. Это крапива. На груде крапивы восседает девушка и голыми руками плетет рубашку из того же материала. Несколько таких же рубашек аккуратной стопочкой высятся рядом на полу.
Епископ:
Ну, дочь моя, в мои обязанности входит исповедать тебя перед казнью. Занятие это представляется мне затруднительным в виду твоего упорного молчания, выдаваемого за немоту. Может, хоть перед смертным часом откроешь рот? В конце концов, скоро предстанешь перед Господом, а Он-то тебе язык развяжет.Элиза отрицательно качает головой и продолжает плести рубаху, не отрывая взора от работы.
Епископ:
Не хочешь? Или не можешь? И из уважения к служителю Церкви не могла бы ты хотя бы на время исповеди прекратить свое колдовское занятие, чтобы…Элиза еще упорнее качает головой.
Епископ:
Ясно. (Понимающе) Думаешь успеть?Элиза внимательно взглядывает на него и кивает.
Епископ:
И давно ты этим занимаешься?Элиза кивает.
Епископ:
Кто секрет-то подсказал? Тоже колдунья какая-нибудь?Элиза нерешительно кивает.
Епископ:
Грешишь, дочь моя, грешишь…Элиза растерянно пожимает плечами и кивает одновременно, видимо, затрудняясь, к чему отнести свое согласие.
Епископ:
Кого ж ты этим погубить хочешь?Элиза трясет головой, яростно и умоляюще глядя на епископа.
Епископ:
Никого? Может, спасти?Элиза энергично кивает.
Епископ:
Так… Рубашек у тебя скоро будет с дюжину… Или с чертову дюжину…Элиза крутит головой.
Епископ:
Двенадцать, значит? И кто они тебе? Любовники?Элиза крутит головой.
Епископ:
Гм… Родственники?Элиза кивает, взгляд ее смягчается.
Епископ:
Братья, что ли?Элиза кивает с тоскливой улыбкой, по щеке медленно сползает слеза.
Епископ:
Околдованы?Элиза кивает.
Епископ:
А что с ними?