Читаем Пьесы полностью

Пьесы

Ларс Нурен

ФРАНК. Да, представляешь. Катарина уезжает в Милан во вторник. На выставку.

ТОМАС. Вот как.

ФРАНК. Да, итальянская мебель входит в моду — модно и стильно. Диваны и пледы.

ТОМАС. Ты тоже едешь?

ФРАНК. Как тебе? Ты любишь порнографию?

ТОМАС. Порнографию?

ФРАНК. Да. Любишь порнографию?

ТОМАС. Нет.

ФРАНК. А я люблю.

ТОМАС. Почему ты спрашиваешь?

ФРАНК. Не знаю… Ты совсем не любишь порнографию?

ТОМАС. Нет… А чего, собственно?

ФРАНК. Тебе нравится брутальная сексуальность?

Пауза. ФРАНК садится в кресло.

Я люблю любую сексуальность… Лишь бы брутальную.

Пауза.

Любую брутальность, лишь бы сексуальную… Что бы ты сказал, если бы я наклонился — сейчас я, пожалуй, далековато, — ну хорошо, я могу встать… потом я подойду к тебе, поверну руку вот так, и что, если я буду ласкать твои член поверх штанов, вот так… вверх и вниз, можно? Можно я достану его, подержу?.. Нельзя?.. А можно я вставлю мой член в твой анус? Можно я введу мой член в твой анус? Два раза. Нельзя мой член в твой анус? Даже если я его потом вытащу?.. А что тебя интересует?.. Ты никогда о таком не думаешь?

Пауза.

А мне кажется, это так здорово. Так красиво. Тебе вообще никакая порнография не нравится?

ТОМАС не знает, что ответить.

А мне очень нравится. По-моему, это очень красиво.

ТОМАС. Да?

ФРАНК. Мне кажется, это так красиво, когда два мужчины целуют друг друга в губы.

Пауза.

Так прекрасно.

ТОМАС. Мы едва знакомы.

ФРАНК. Мы с тобой?.. Да нет же, нет, помилуй бог… Я не имел в виду тебя и меня, я говорил вообще — людей вообще, которые целуют друг друга в губы.

Пауза.

Мы же едва знакомы. Я не умею так непринужденно разговаривать. Ты правда думаешь, что я мог бы вот так вот сидеть и болтать с коллегами по работе, во время обеденного перерыва?.. Господи помилуй, да в жизни не стал бы. Они уже большие ребята, большие мальчики, большие парни… Им нужен папа. Им нужен большой папа. Им нужен большой папа с большим членом, перед которым они могли бы упасть на колени и сосать… К этому все и сводится — ты этого еще не понял?.. Но они этого в жизни не осмелятся признать — и все равно у них свои проблемы, своя боль… В этом все дело — своя боль. Они чувствуют такую боль… Они не хотят ее чувствовать… Поэтому они заводят себе одну женщину за другой и рожают все время детей, о которых не могут позаботиться, поэтому они пьют, кричат и проклинают себя… Но ты думаешь, об этом они говорят, сидя в темноте? Нет, этого они не могут. Вместо этого они идут и продолжают охотиться за маленькими девочками… (Берет со столика хрустальную вазу.) Смотри, какой свет виден с другой стороны — прямо какой-то невероятный… Ты не нашел свои очки?

ТОМАС. Нет.

ФРАНК (вальяжно кидает тяжелую хрустальную вазу ТОМАСУ). Ну пожалуйста… (Осторожно.) Не знаю, могу ли я говорить с тобой о таких вещах… Думаешь, могу?

ТОМАС (поймал вазу и теперь бросает ее так же вальяжно обратно). О каких?

ФРАНК (ловит вазу). Ну о таких… как я начал говорить… Можно?

ТОМАС. Ну давай… Попробуй…

Они щурятся, словно на свет рампы, хотя на улице уже светло, быстро, но медленно — они вальяжно, но старательно перекидывают друг другу тяжелую узкую хрустальную вазу — словно тот, кто поймал ее, не может удержаться от того, чтобы бросить вазу обратно.

ФРАНК. Да… я попробую…

Пауза.

Ты не замечаешь?

ТОМАС. Ну наверное…

ФРАНК. Что?

ТОМАС. Наверное, говорю.

ФРАНК. Наверное?

ТОМАС. Да, а что?

ФРАНК. Ничего. Что ты сказал?

ТОМАС. Сейчас?

ФРАНК. Да.

ТОМАС. Ничего. Ничего не сказал… Просто смотрю на тебя. Ты о чем?