Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников

Надежда Петровна. Господа хорошие, не губите православного человека. Автоном Сигизмундович, он только с одной стороны коммунист, а с другой с…

Павел Сергеевич. А с другой я даже совсем ничего подобного. (Встает и кланяется. К заду его приклеился портрет Николая).

Зотик Францевич. Необходимо выяснить его настоящее лицо.

Тося Зархина. Папочка, у него их два.

Зотик Францевич. Как — два?

Тося Зархина. Мне, папочка, право, очень неловко, но только у него какое-то лицо сзади.

Все. Где?

Тося Зархина. Вот.

Автоном Сигизмундович. Ну-ка, нагнитесь, молодой человек. Боже мой! Смирно!

Павел Сергеевич. Маменька, чье у меня лицо, мое?

Автоном Сигизмундович. Нет, наше.

Анатолий. Милостивые государи, они приближаются, они приближаются.

Агафангел. Ваше превосходительство, — едут.

Все. Приближаются, приближаются.

— Становитесь, господа, становитесь.

— Тише, идут.

ЯВЛЕНИЕ СЕМНАДЦАТОЕ

Те же, Настя, Олимп Валерианович, Валериан Олимпович.

Автоном Сигизмундович. Музыка, туш! Ура! Ура! Ура!

Все. Урррра!!!

Настя. Вот это свадьба, я понимаю.

Все.

Уррра!

Когда «ура» замолкает, слышен чей-то протяжный стон.

Голоса. Вы слышали?

— Что это такое?

— Что это такое?

Олимп Валерианович. Господа, господа, возможно, что это ликует народ!

Ариадна Павлиновна. Неужели народ узнал?

Олимп Валерианович. Конечно, узнал. Зачем бы он стал кричать «ура»?

Зотик Францевич. А вы уверены, что это было «ура»?

Олимп Валерианович. Я ясно слышал.

Степан Степанович. Значит, народ с нами. Ура!

Все. Ура!

Олимп Валерианович. Теперь слушайте.

Голос Ивана Ивановича. Караул!

Зотик Францевич. Вы слышали?

Автоном Сигизмундович. Нет, а вы?

Зотик Францевич. Тоже нет.

Степан Степанович. Попробуем еще раз.

Все. Уррра-а-а!

Олимп Валерианович. Слушайте.

Автоном Сигизмундович. Народ безмолвствует. Настя. Не дай бог опять закричит.

Павел Сергеевич. Женщины и мужчины и даже дети, обратите внимание, какой перед вами ужасный герой! Женщины и мужчины и даже дети, эта дамочка метит на русский престол, но она взойдет на него только через мой отрешенный от жизни труп. Я заявляю вам это совершенно официально.

Степан Степанович. Что он говорит? Он сумасшедший! Ваше высочество, он сумасшедший.

Павел Сергеевич. Товарищи! За что мы боролись, за что мы падали жертвами на красных полях сражений, мы — рабочие от сохи и председатели домового комитета. Женщины и мужчины и даже дети, я отказываюсь, я совершенно героически отказываюсь присягать этому строю генералов, попов и помещиков.

Ильинкина. Не давайте ему говорить. Заставьте его молчать.

Павел Сергеевич.

Товарищи! Нас никто не может заставить молчать об этом. Мы всегда, как один человек, только и будем, что говорить о генералах, попах и помещиках, потому что в этом наша идея, наша святая идея фикс. Женщины и мужчины и даже дети, вам не удастся задушить революцию, пока существуем мы… Я и моя мамаша. Вы не думайте, что я только ее не боюсь. Ничего подобного. Давайте поедемте в Англию, я и английской королевы не испугаюсь. Я самому царю могу прочитать нотацию. Вы думаете, если они далеко, так они упасутся от этого. Я, товарищи, расстоянием не стесняюсь. Я сейчас всем царям скажу, всем — английскому, итальянскому, турецкому и французскому. Цари, — мамаша, что сейчас будет, — цари… вы мерзавцы!

Голоса. Арестуйте его!

— Арестуйте!

Ильинкин. Господа, это заговор, его необходимо арестовать.

Настя. Не трожьте его, он выпивши.

Павел Сергеевич. Выпивши? Кто выпивши? Я выпивши? Я могу на любого человека дыхнуть, я безо всякого запаха. В том-то и дело, товарищи, что я совершенно трезвый. В том-то и дело, что я трезвый на это способен. И я прошу зафиксировать эти слова, которые я буду сейчас говорить, потому что за эти слова я могу получить повышение в жизни. Ваше императорское высочество! Вы… сукина дочь.

Все. А-а-а-а-ах!!!

Настя. От такого же слышу.

Автоном Сигизмундович. Солдаты!

Агафангел. Я здесь, ваше превосходительство.

Автоном Сигизмундович. Возьмите его! Хватайте его! Вяжите!

Павел Сергеевич. Многоуважаемые товарищи, это наша кухарка!

Автоном Сигизмундович. Молчать!

Павел Сергеевич. Честное слово, кухарка. Она мне носки стирала и даже котлеты жарила. Ей-богу!

Олимп Валерианович. Нет никакого сомнения. Он сумасшедший.