Пьесы, памфлеты

В-третьих, она принесет неисчислимые выгоды торговле, ибо мы не сможем более вести дела с нациями-кровопийцами, не желающими взамен своих брать наши товары. Я, конечно, мог бы отнестись к такого рода торговле и более благожелательно, поскольку она мало-помалу избавляет нас от зла, против которого направлено мое негодование, и со временем, полагаю, целиком достигнет этой благородной цели. Но я должен заметить, что, как ни похвальна цель, не все средства можно порой счесть желательными. Стоит лишь примириться с наличием у нас денег, как тотчас сыщется достаточно резонов накопить их побольше. Опасно иной раз прибегать к полумерам там, где надо действовать решительно. И уже совсем не вызывает сомнений, что, поскольку деньги принято теперь считать выражением всех вещей, только нация идиотов способна постоянно отдавать их в руки своих врагов.

В-четвертых, возродятся добродетель, образованность, добросердечие, честь и многие другие высокие качества, погубленные деньгами либо извращенные ими до такой степени, что невозможно отличить истинные от ложных. Богатство почитается ныне достойным их всех воплощеньем. Примеры этому, впрочем, нетрудно сыскать уже у древних философов и поэтов, которых я упоминал.

А с каким рвением старались бы адвокаты быстрее закончить процесс или медики вылечить больного, осуществись мой замысел! Могут, правда, возразить, что тогда они унесут у людей все пожитки, как и теперь уносят у иного бедняка; но я отвечу, что ими здесь руководит желание обратить потом эти вещи в деньги: не станут же они набивать свои дома вшивым тряпьем, содранным с постели какого-нибудь горемыки.

По той же причине мой проект положит конец грабежам, с которыми никак не справится наше правосудие; правда, добро крадут у нас наравне с деньгами, но лишь для того, чтобы обратить его в монету. В вашей табакерке, часах, или кольце похититель видит не предметы, коими сам желал бы воспользоваться, а ценности; он рассуждает, подобно Гудибрасу[182]

:

Какой же в этой вещи прок,Коль ты продать ее не мог?

Остается только добавить, что в моем плане заключен верный и, пожалуй, единственный способ помочь бедным — сделать невозможным существование богатых. Где нет богатых, нет и бедных, ибо провидение в мудрости своей обеспечило полный достаток жителям каждой страны; где никто не владеет слишком многим, там никто не живет в нужде.

Я долго обдумывал этот превосходный проект, — так долго, что, если поверить иным, помешался в уме, — и, наконец, твердо решил исполнить свой долг, доказав путем примера, насколько я убежден в правильности своих идей. Я обратил в наличные имение, приносившее триста фунтов годового дохода, набил полные карманы денег и, прихватив с собой своего прямого наследника, отправился на Темзу, где принялся выгружать содержимое карманов в воду. Но не успел я избавиться и от трех пригоршен, как наследник схватил меня и с помощью лодочника уволок от берега. День я просидел взаперти в одной из комнат собственного дома, а наутро родственники, сговорившись, водворили меня сюда. Здесь я, по всей вероятности, и буду пребывать до тех пор, пока человечество не образумится.

Остаюсь, сэр, Ваш покорнейший слуга

Мизаргурус[183].

1752

Трактат о ничто

[184]

ВВЕДЕНИЕ

Достойно удивления, что, в то время как внимание искушенных в своем ремесле современных писателей привлекают сущие пустяки, великий и возвышенный предмет данного трактата остался совершенно неисследованным. Это тем удивительнее, что он как нельзя более соответствует дарованию многих писателей, безуспешно занимавшихся вопросами политики, религии etc[185].

Впрочем, их нежелание приняться за столь важную тему можно не без оснований отнести за счет скромности, хотя они далеко не всегда подвержены этому пороку. В самом деле, мне приходилось слышать, как иные, чья уверенность в обращении с другими темами была поистине замечательной, краснея отказывались от этой. Ничто внушает человечеству такой священный трепет, что, если бы некоторые весьма благородные наши современники стремились к титулам, богатству и власти, их, согласно общему мнению, остановило бы только Ничто.

Но, бесспорно, какова бы ни была тому причина, никто, кроме отважных остроумцев времен Карла II[186], не дерзал еще писать об этом. Во всяком случае никто не делал этого открыто и прямо; ибо следует признать, что большинство авторов, сколь отдаленной от предмета нашего исследования ни казалась бы вначале избранная ими тема, под конец обычно сводят ее к полному Ничто.

И все же, надеюсь, эту попытку не вменят мне в вину, как проявление нескромности, ибо весьма многие в королевстве убеждены, что я подхожу для дела, за которое взялся. Но, поскольку принято считать, что если человек говорит о себе, то не иначе, как из тщеславия, я без дальнейших оговорок и предисловий перехожу к своему трактату.

ЧАСТЬ I

О древности Ничто