Пьесы. Том 2

Бекет (его лицо покрыто брызгами, шепчет, улыбаясь). О, как хороша божья буря! И как гнусны людские. От них остается во рту дурной привкус, выходишь ли ты победителем или побежденным. Вот было бы славно, если бы человек сражался только с хищниками, с огнем, с водой и ветром! (Кричит монашку, указывая на старого моряка, который борется с бурей, держа руль.) Посмотри, как он стоит у руля, взгляни на это дубленое, словно вылепленное лицо! Он никогда не выплевывает табачную жвачку, даже когда пьет бульон. Погляди на этого старика! Ведь у него ореховая скорлупа, а не лодка, а он спокоен среди этого ада. Он может все. О, я люблю людей! Суровое племя.

Новая волна.

Моряк (выравнивает лодку, кричит). Держитесь, отец мой! Еще несколько «Отче наш» - и мы проскочим самое опасное место. Молитесь усерднее!

Бекет 

(весело кричит среди сильных порывов ветра). Смело рассчитывай на меня! Но сам тоже держись, старина! Бог забавляется. Он отлично знает, что не так я должен умереть!

Лодка ныряет еще раз в высокую, как дом, волну и исчезает. Гром, молнии над разбушевавшимся морем среди мрака ночи. Потом - слабый свет. Пустынный берег. Издалека еще доносится шум моря, но кругом разлит покой. Бекет и монашек стоят рядом на голом песчаном берегу. Серый, пасмурный рассвет.

Бекет. Где мы?

Монашек. Похоже, на побережье, близ Сандуича.

Бекет. Если бы так! Эта местность мне известна. Мы доберемся до Кентербери проселочными дорогами.

Монашек. Человек, подбежавший к нам, когда мы уже садились в лодку во Франции, сказал, что нас будут поджидать где-то здесь поблизости.

Бекет. Бог послал хорошую бурю, желая обмануть их. Они не могут себе представить, что нам удалось переправиться. Они ушли к себе спать. Даже убийцы спят.

Монашек

 (просто, как о чем-то само собой разумеющемся). Придется умереть?

Бекет. Несомненно, сын мой. Но где и когда? Это решит бог. Надеюсь, мы доберемся до моей церкви. Думаю, что это произойдет там. Ты боишься?

Монашек (просто). О нет. Хорошо бы успеть подраться. Я хочу только, прежде чем получу удар, сам нанести хоть один. Если даже я убью всего одного-едииственного норманна - с меня будет достаточно: один за одного, по-моему, это вполне справедливо. Идет, отец мой? Нужно показать этим людям, которые нас ждут здесь в своих кольчугах, с огромными копьями, что мы их не боимся!

Бекет (взяв его за руку). Идет!

Монашек. Хорошо умереть за что-нибудь. Сказать себе, что ты - просто песчинка. Но когда песчинки попадают вдруг в машину, она заскрежещет, а потом остановится.

Бекет (мягко). И тогда?

Монашек. На место старой поставят совсем новую, хорошо смазанную, и на этот раз в нее засунут норманнов. (Простодушно.) Это и есть справедливость, но правда ли, отец мой?

Бекет. Да, по-видимому, так. Давай помолимся перед дорогой. Мы в этом и правда нуждаемся.(Складывает руки, шепчет, стоя рядом с монашком, который молится, опустив голову.) Господи, ты же знаешь, что ждет нас обоих, когда войдем в дом твой, - боюсь, не избежать нам самого дурного, - защитишь ли ты нас, двух жалких людей? Будешь ли охранять нас до конца, до подножья твоего алтаря, где это должно произойти? (Крестится и поворачивается к монашку.) Теперь пойдем. Нужно воспользоваться ночной темнотой. Что ты делаешь?

Монашек

 (сидя на корточках). Пытаюсь привести в порядок остатки сандалий. Удачно получится, если я умру завтра, а то я хожу почти босой. (Работает ножом, серьезный и смешной в то же время.)

Бекет (смотрит на него, бормочет). А знаешь, господи, любить людей - это тоже неплохой выход.

Монашек (поднимается). Готово. Продержится еще немного.

Бекет (взяв его за руку). Ну, теперь пойдем с левой ноги!.. А что, если мы просвистим что-нибудь веселое, чтобы согреться? Ты думаешь, что это грешно, раз мы идем в церковь? В конце концов, бог посылает людям испытания, но никогда и нигде он не говорил, что нельзя при этом насвистывать!