Петербург: неповторимые судьбы

Об этом свидетельствует сам Петр Алексеевич Пален, рассказавший графу Ланжерону что 7 марта, когда в семь часов утра он вошел в кабинет императора, чтобы отрапортовать о состоянии столицы, Павел остановил его.

– Господин фон Пален, – спросил он. – Вы были здесь в 1762 году? – Да, ваше величество…

– Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола и жизни?

– Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом, я был очень молод, я служил в низших офицерских чинах в Конном полку. Я ехал на лошади со своим полком, не подозревая, что происходит: но почему, ваше величество, задаете вы мне подобный вопрос?

– Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год. Пален, как он признавался потом сам, затрепетал от страха, что заговор раскрыт, но он был готов к этому, и готов был нужный ответ.

– Да, ваше величество, – ответил он. – Хотят! Я это знаю и участвую в заговоре.

– Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне такое говорите!

– Сущую правду ваше величество! Я должен сделать вид, что участвую в заговоре, но участвую ввиду моей должности, ибо как иначе мог бы я узнать, что намерены они делать? Я вынужден притворяться, что хочу способствовать их замыслам. Но не беспокойтесь… Вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских, презирал их и удалял от себя, а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью; он не был коронован, а вы коронованы; он раздражил и даже ожесточил против себя гвардию, а вам она предана. Он преследовал духовенство, а вы почитаете его; в его время не было никакой полиции в Петербурге, а нынче она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни слова помимо моего ведома… Каковы бы ни были намерения императрицы, она не обладает ни гениальностью, ни умом вашей матери; у нее двадцатилетние дети, а в 1762 году вам было только семь лет.

– Все это верно, – сказал Павел. – Но, конечно, не надо дремать. Поверил ли Павел Палену? Если и поверил, то не до конца. Через день он отправил опальному графу Аракчееву письмо:

«С получением сего вы должны явиться немедленно. Павел». Это послание и ускорило гибель императора. Граф Пален, которому стало известно о вызове Аракчеева, понял, что оттягивать задуманное более невозможно.

Аракчеев явился по зову императора.

Как рассказывает Н. А. Саблуков, он прибыл в Петербург вечером 11 марта, когда Павел был еще жив, но его – такое было отдано распоряжение военным губернатором фон Паленом! – не пропустили через заставу.

Глава седьмая

«11 (23) марта 1801 г., утром, я встретил князя Зубова в санях, едущим по Невскому проспекту, – вспоминая этот черный день, пишет Беннигсен. – Он остановил меня и сказал, что ему нужно переговорить со мной, для этого он желает поехать ко мне на дом. Но, подумав, он прибавил, что лучше, чтобы не видели вместе, и пригласил меня к себе ужинать. Я согласился, еще не подозревая, о чем может быть речь, тем более что я собирался на другой день выехать из Петербурга в свое имение в Литве. Вот почему я перед обедом отправился к графу Палену просить у него, как у военного губернатора, необходимого мне паспорта на выезд.

Он отвечал мне: „Да отложите свой отъезд, мы еще послужим вместе, – и добавил: – князь Зубов вам скажет остальное“.

Я заметил, что все время он был очень смущен и взволнован. Так как мы были связаны дружбой издавна, то я впоследствии очень удивлялся, что он не сказал мне о том, что должно было случиться; хотя все со дня на день ожидали перемены царствования, но, признаюсь, я не думал, что время уже настало.

От Палена я отправился к генерал-прокурору Обольянинову чтобы проститься, а оттуда часов в десять приехал к Зубову. Я застал у него только его брата, графа Николая, и трех лиц, посвященных в тайну, – одно было из сената, и ему предназначалось доставить туда приказ собраться, лишь только арестуют императора. Граф Пален позаботился, велел заготовить необходимые приказы, начинавшиеся словами: „По высочайшему повелению“, и предназначенные для арестования нескольких лиц в первый же момент.

Князь Зубов сообщил мне условленный план, сказав, что в полночь совершится переворот.

Моим первым вопросом было: кто стоит во главе заговора? Когда мне назвали это лицо, тогда я, не колеблясь, примкнул к заговору, правда, шагу опасному, однако необходимому, чтобы спасти нацию от пропасти (выделено нами – Н. К.), которой она не могла миновать в царствование Павла.

До какой степени эту истину все сознавали, видно из того, что, несмотря на множество лиц, посвященных в тайну еще накануне, никто, однако, ее не выдал.

Немного позже полуночи я сел в сани с князем Зубовым, чтобы ехать к графу Палену. У дверей стоял полицейский офицер, который объявил нам, что граф у генерала Талызина и там ждет нас.