Петербург в 1903-1910 годах

Даже обычных слов в рескрипте, в роде «Всемилостивейше увольняем» нет, а прямо: «увольняется по прошению». Толки самые оживленные и разнообразные, но наиболее упорные те — что он уволен за школы тверского земства. Рассказывают, что ревизия обнаружила в них чуть ли не сплошь анархизм, преподаватели будто бы и воспитывали детей в самом революционном духе и т. д. И когда государь, призвав Зенгера, стал говорить ему об этом, тот слушал, выпучив глаза, так как и не подозревал ни о чем подобном. Второе, в чем те же правительственные круги обвиняют Зенгера, — юдофильство и большое процентное содержание евреев в гимназиях и университетах. Скандал, во всяком случае, незаурядный: обыкновенно таких господ сдают в Государственный совет, но никак не в Сенат. Одним сторонником республики в России будет больше!

Каждую ночь на Дальний Восток идут и идут войска, артиллерия и боевые грузы. Иногда собираются целые толпы провожать их, раздается «ура», машут шапками, шлют отъезжающим лучшие пожелания. Начинает просыпаться энтузиазм. И не только в военных кругах, но и в обществе всюду наталкиваешься на разговоры о том, что Россия срамит себя теперешней политикой и настала пора проучить этих макак. Гм… макаки-то эти не выше ли нас, авосек?

Есть слухи, будто государь в самом удрученном состоянии, плачет и твердит: «пусть будет японцам уступлено все, только чтоб не началась война».

25 января.

Около часу дня по улицам забегали разные оборванцы с кипами оттисков телеграмм в руках. «Объявление войны с японцами, объявление войны с Японией», выкрикивали на каждом углу. Телеграммы раскупались нарасхват. Оказалось, что японцы отозвали из Петербурга своего посланника и вследствие этого отозван и русский. Везде сильное возбуждение.

26 января.На бирже паника: бумаги опять повалились и, надо думать, понизятся еще. На улицах большое оживление, газетчики торгуют на славу.

27 января.Весь Петербург всполошился; пришла телеграмма, что японские миноноски ночью вошли в Порт-Артурский рейд и «причинили пробоины» трем нашим броненосцам, стоявшим там. Что это за «пробоины», как могли пробраться незамеченными, кстати сказать, не объявившие войны японцы, — все это загадки; телеграммы, выпущенные днем, берутся с боя; целые толпы окружают продавцов, вырывая друг у друга листки. Читают их все — извозчики, дворники… даже простонародье не жалеет пятака и гривенника, чтоб только узнать, что творится на Дальнем Востоке.

На бирже — новое падение цен.

Итак — война началась, и мы уже осрамились. Конечно, цыплят считают по осени…

Уверяют, будто пост министра финансов снова предложен государем Витте, но тот отказался. Да, теперь нужна не такая выеденная скорлупа, как Плеске!

Везде негодуют на моряков, «проспавших» подход японцев. Так ли еще это, узнать сперва надо.

В 6-й гимназии, говорят, между прочим, был обыск, думали найти революционные издания, но только нашли… очень много табаку. Веселый обыск и приятные результаты!

Кстати сказать, от многих лиц и в том числе от Л. Ф. Рогозина [69]

, знающих Плеве и совсем не разделяющих его взгляды на политику, — слышал, и притом не раз, что как человек, дома, он прекраснейшая и симпатичнейшая личность. Что за загадка после этого душа человеческая!

27 января, 11 с половиной ч. ночи.Зимний дворец полон представляющимся офицерством. Приезжающие оттуда сообщают последние известия: Алексеев [70]телеграфировал, что семь японских миноносок уничтожено; из судов только «Ретвизан» пострадал сильно, а остальные два подвели пластыри и вместе с остальной эскадрой вышли навстречу японцам. Теперь в эти минуты идет бой… Нервное напряжение в городе страшное, подъем духа необыкновенный.

Этой ночью государь едет в Москву для традиционного объявления войны: на Николаевском вокзале стоит уже готовый императорский поезд. Говорят, государь весьма удручен происшедшим, вдовствующая государыня тоже. Рассказывают, что из Парижа телеграмма сообщает, будто весь рейд Порт-Артура покрыт обломками миноносок и японскими телами; макаки бросались на наш флот, как бешеные. Завтра прочтем и проверим все.

В. Табурин. Чтение манифеста 28-го января в Петербурге у Аничкова моста (1904)

28 января (утро).В ночь от разрыва сердца умер Н. К. Михайловский; умер один, без всякой помощи, так как в квартире никого не было.

Утром в «Правительственном вестнике» появился манифест о войне; расхватывали номера, платя по 30–40 коп. На углах улиц вывешены телеграммы о ходе военных действий; простонародье, военные и дамы теснятся и жадно слушают чтение их.

Вчера площадь Зимнего дворца была вся запружена экипажами; гремело ура, словом, творилось нечто необычайное. В театрах играли гимн «Боже, царя храни», и публика трижды требовала повторения его. Ура не умолкало.

Москва уже пожертвовала на военные нужды миллион рублей.