Кстати, на том же митинге произошло следующее: какой-то господин попросил слова и предложил всем записать то чрезвычайно важное, что он имеет сообщить. Кто мог, достали карандаши и бумагу, и неизвестный продиктовал толпе рецепт бомб и исчез.
Забастовали, т. е., вернее, распущены чиновники Государственного банка: остановился, можно сказать, последний жизненный пульс Руси.
Забастовала и Финляндская железная дорога вплоть до Гельсингфорса. Питер теперь отрезан совершенно.
В министерств<ах> произошли тревоги: в Департамент государственного казначейства явились сегодня трое каких-то господ (двое узнаны — какой-то присяжный поверенный и помощник присяжн. пов.). Шипов (директор)
[163]вышел к ним в коридор, и они предложили ему от имени «временного нового» правительства прекратить занятия и распустить чиновников. Шипов крикнул на них: «Вон отсюда», и послал за стражей. «Временное» правительство быстро ретировалось.В здании, где д<епартамен>-т Шипова, помещается целый ряд их; мгновенно о случившемся узнало все чиновничество, высыпало в коридоры и зашумело. Стали раздаваться голоса — какое право имел Шипов отвечать так за все департаменты и т. д. Начало становиться довольно бурно, но… появился Федоров
[164](начальник отдела торговли), и чинуши попритихли; на просьбу о сходке Федоров ответил решительным отказом, но добавил, что в виду тревожного времени, кто боится за себя или за семью свою, тот может не ходить на службу.В Государственном контроле директор созвал своих начальников отделения и сказал то же самое, прибавив при этом, что сам он будет оставаться на своем посту до тех пор, пока его не удалят силой, но чиновников своих подвергать этому не хочет, и оставляет поэтому за ними полную свободу действий.
На улицах тихо. Окна магазинов по-прежнему заколочены, но торгуют везде, кроме аптек и газетчиков. Эти политических забастовок устраивать права не имеют!
Электричество действует почти повсюду.
Вчера был в гостях у Сиверса (члена ученого комитета Министерства финансов): вдруг за ужином раздался звонок; хозяин вышел посмотреть, кто пожаловал, и быстро возвратился с листком в руке.
— Господа, манифест!
Дважды прочли его и от души чокнулись за новую Россию. Нашлись и в нашем небольшом кружке скептики, но в общем шаг вперед сделан, и большая тяжесть свалилась с души!
Ночью возвращался от Сиверса по Невскому; везде горело электричество; по тротуарам и за извозчиками бегали мальчишки, размахивавшие листами бумаги и выкрикивавшие: «Манифест! Высочающий манифест!»
Сегодня на улицах вывешены флаги, на углах у расклеенных манифестов толпятся кучи прохожих. День серый и тусклый.
Говорят, что сегодня Николай приезжает из Петергофа в Зимний дворец, и что манифест этот дело рук Витте, который читал несчастному императору чуть ли не целые сутки историю французской революции с российскими комментариями.
Ночью, оказывается, не обошлось без происшествий. Около часу все бывшее на Невском бросилось на Загородный к Технологическому институту: в нем студенты устроили форт Шаброль
[165], и их оцепили войска. В эти войска из института бросили бомбу, убили городового и извозчика; солдаты ответили залпом.Затем — только что появился на улицах манифест — на углу Литейного и Невского остановился какой-то субъект и, собрав вокруг себя значительную толпу, начал говорить, что «Нет, теперь уж этого нам не нужно! Мы должны вести революцию до конца и т. д.» Там же мирно присутствовали пристав и два околодочных. Очевидно, слышавший эту речь А. Беграмов струсил, как сам признался, и поспешил скорей прочь.