Петербург в 1903-1910 годах

Возмущенные депутаты отправились к председателю Госуд. Думы, Хомякову [263]. Было девять часов вечера. Хомяков по телефону позвонил к Столыпину и весьма резко пересказал ему содержание переговоров с Антонием, добавив, что он не сомневается, что вся Гос. Дума сочтет историю с телом выдающегося сочлена ее за личное оскорбление и что, кроме того, все общество Петербурга сумеет достойно реагировать на нее.

В 11 час. вечера Столыпин позвонил Хомякову и сообщил, что все препятствия устранены, но только похороны должны произойти на Смоленском кладбище.

Похороны вышли весьма внушительные; весь Невский был залит народом; часть публики была обманута публикациями, гласившими, что погребение состоится в Лавре и долго напрасно ожидала у ворот ее приближения процессии.

19 мая.Карышев бросил журнал и уехал в свое имение, под Бологое.

По городу ходит масса разноречивых толков про смерть Пергамента.

Беседовал сегодня по поводу похорон его с нашим дьяконом. Дьякон дал несколько иное освещение происшедшему. Оказывается, похороны Пергамента совпали с Духовым днем — престольным праздником в Лавре, по престольным же праздникам церкви похорон не производят.

14 июля.Много воды утекло и дел совершилось за то время, что я опять не прикасался к этой книге. Причина последнего не лень, а то, что книгу эту приходится хранить в безопасном месте, не у себя на квартире.

От «Образования» и Карышева простыл и след: подписчики остались с носом, а Карышев, по слухам, уже за границей.

Кроме «Образования», естественной смертью опочило «Слово» — довольно-таки бездарная и пустопорожняя газета; «Новая Русь» дышет на ладан и, таким образом, к услугам петербуржцев остается только одна «Речь».

Был, между прочим, сегодня в редакции журнала «Мир».

В ночь на десятое к ним нагрянули гости — жандармы и полиция. Дело в том, что «Мир» первый поместил статейку о провокаторе Гартинге-Ландейзене [264]

и теперь, когда дело загремело по всему свету, на нее обратили внимание. Автор статейки — Семенов, настоящее имя которого Соломон Коган [265], был арестован, но так как он французский подданный, то его через сутки выпустили. Дома у него все перевернули вверх дном.

В половине второго ночи компания нагрянула к Богушевским; был «сам» начальник сыскного отделения с помощником и, кроме того, 14 офицеров полиции и жандармерии с приличным количеством нижних чинов.

Перерыли контору, редакцию и помещение самих Богушевских, забрали портфель с бумагами Семенова, кое-какие рукописи, письма и по пяти экземпляров всех изданий «Мира».

Ничего опасного не нашли, да и глупо было и искать что-либо у таких добродушных младенцев, как Богушевские. Единственное же, к чему могли придраться — письмо Хрусталева-Носаря [266]— лежало в папке с другими письмами, но замечено ни одним из 14 офицеров не было.

4 декабря.На днях был в редакции «Мира» и толстяк, старший Богушевский встречает меня и, по обычаю своему, кричит во все горло: — Черт знает что! Неприятности у нас, безобразие!

— Что такое?

— Да с Тенеромо!

Оказывается, этот толстовец и вегетарианец [267]устроил такую штуку: уговорил Богушевского дать на будущий год в приложении к журналу свою «необычайно интересную книгу» — «Живые речи Толстого».

Получил с него 500 р. в виде аванса (продал за 1000 р.); «Васенька» на сумасшедшую сумму накатал объявлений, каталогов и анонсов и вдруг получил письмо из склада «Посев», гласящее, что книга Тенеромо уже издана им, совершенно не идет и почти целиком лежит в кладовой, а потому журнал «Мир» права издавать эту книгу не имеет (издана была в 1908 г.).

Между тем, Тенеромо уверил Богушевского, что издание давно «расхватано» и крайне важно для журнала… Васенька разволновался и, когда явился Тенеромо, — а явился он за получением остальной суммы, — стал объясняться с ним.

Не вкушающий мяса вегетарианец признал происшедшее «недоразумением» и предложил весьма простую комбинацию для насыщения овец и волков: переменить заглавия рассказов, вошедших в книги, или хотя бы несколько изменить их.

«Васенька» рассказывал это при Н. О. Пружанском [268]

.

Обложка книги И. Тенеромо «Жизнь и речи Л. Н. Толстого в Ясной Поляне» (изд. «Посев», 1908)

— Разумеется, я отказался, — восклицал Васенька, оттопыривая нижнюю губу и махая руками: — благодарю покорно, я в таких проделках не участвую!

— О-о! — протянул Пружанский. — Я хорошо его знаю. Он давно живет на счет Толстого и надувает публику: это не речи Толстого, а переложение Талмуда; он Талмуд обкрадывает!

Богушевские — весьма порядочные люди. Васенька — издатель, кроме того, чрезвычайно остроумный и добродушный по природе человек, но совершенно еще в сыром виде. Он, например, серьезно спрашивал меня, когда Иван Щеглов [269]принес ему весьма глупый рассказ (помещенный потом в «Мире») — кто выше и лучше — Щеглов или Чехов? Подобных вопросов он задавал десятки.