Петербургские апокрифы

Опасность и случай свели на одном корабле и равняли людей, самых разнообразных по положению, богатству и образованию. Служитель алтаря не чурался куртизанки Чарокки, которая красила волосы и называла себя знатной дамой, хотя злые языки утверждали, что она просто — жидовка из Генуи, путешествующая со старухой, обезьяной и двумя собачками, маленький рост которых вызывал всеобщее восхищение. Их привез для монны один кавалер из-за моря. Несколько купцов, обыкновенно кичащихся своим состоянием, труппа странствующих актеров, цирульник, поэт, из тех, которых нанимают за лиру, и молодой философ Коррадо с надменным лицом и пальцами, не сгибающимися от перстней на обеих руках, — все это, благодаря тесноте и скуке, соединялось в одно общество, с любопытством и радостью принявшее в число своих членов утром другого дня новых путешественников. Не слишком разнообразные развлечения состояли, кроме обедни и ловких штук актеров, из историй, которые должен был рассказывать каждый по очереди, не забывая старого правила, что каждая история должна быть забавна или трогательна и всегда поучительна. В первый вечер монах рассказал, как в Лериде Испанской, где он был несколько лет секретарем священного судилища, старший наставник, по имени Дон Кедро, много лет сражался с дьяволом, славясь строгостью жизни, и как однажды, избегая всегда соблазнов, в которые впадали часто даже сами братья святого ордена, он не выдержал и публично, на глазах всего города, бросился в костер, позванный молодой колдуньей, и в огне соединился с ней и погиб, вызвав большой соблазн.

История была выслушана с большим интересом, после чего капитан объявил, что уже давно настал час гасить огни и ложиться спать, и все разошлись по своим помещениям, не забыв обменяться любезными пожеланьями.

Феличе и его слуга, хотя и медлили дольше всех, но, наконец, были принуждены тоже покинуть общую каюту и в конце концов остаться опять вдвоем, чего весь день они, как бы по уговору, избегали.

Мальчик был очень бледен и казался утомленным до последней степени, и, движимая исключительно состраданием, Анжелика сказала:

— Ночь не принесет опять тебе отдыха, если ты не освободишься от одежд, как привык ложиться дома. Я же готова провести всю ночь на палубе, чтобы только не смущать твоего покоя. Иначе мы оба измучаемся — ты от слабости, я от заботы о тебе.

Но что-то смущало в этом предложении Феличе. Может быть, он боялся остаться один, — и он сказал с большей убедительностью, чем того требовала простая вежливость:

— Я все равно не засну, зная, что ты дрогнешь из-за меня под ветром и дождем.

Он взял ее за руку, не желая отпустить, и, казалось, готов был заплакать.

Тогда Анжелика, успокаивая его, как ребенка, сказала:

— Я обещала твоему отцу беречь тебя, и я исполню все, что хочешь. Я не покину тебя ни на минуту, если это может дать тебе спокойствие. Но все-таки ты разденешься, как следует. Я совсем не буду смотреть на тебя.

Феличе не заставил долго убеждать себя. Он покорно снимал одну принадлежность костюма за другой. Анжелика же, сидя спиной, помогала то расстегнуть крючок, то развязать непослушный узел, протягивая руку назад и находя его ощупью.

Так, весело и непринужденно болтая, они легли, не глядя друг на друга даже украдкой, причем Феличе ближе к стене, а Анжелика к двери.

Только когда по мерному дыханью можно было догадаться, что мальчик заснул, решилась мадонна нарушить обещание и повернуться к нему. В белой рубашке он напоминал мягкими волосами, тонкой шеей, щеками, как бледные, розовые лепестки, скорее девочку, чем юношу, на которого уже много засматривалось глаз, когда на белой лошади, скромно опуская голову, проезжал он по улицам Пизы к обедне с отцом или со старым своим учителем Фаттием.

Долго не могла оторваться Анжелика от волнующего странной красотой лица и, не насмотревшись, как бы ослепленная, с легким стоном упала на подушку. Так пролежала несколько минут и потом, поднявшись на локоть, опять любовалась, стараясь затаить дыхание, и опять падала, изнемогая.

Случилось так, что соседним помещением с каютой Феличе и Анжелики оказалось помещение Коррадо. Из любопытства он прислушался сквозь тонкую перегородку к их словам и без труда узнал из них тайну юных путешественников. Всю ночь был он свидетелем, припав глазом к щели, безмолвной борьбы прекрасной мадонны над неподвижным телом ее равнодушного возлюбленного. Ее неопытная страсть, ее красота и молодость (Анжелике едва минуло 17 лет) трогали и волновали его.