Петербургские трущобы

— Если вам дорого самое сердечное желание любимой женщины, — с серьезным достоинством, горячо и благородно говорил Каллаш, — если вы оценили ее бескорыстную любовь и все те жертвы, которые она принесла для вас, вы усыновите законным путем вашего сына. Она ведь для себя ничего не хочет от вас, кроме теплого чувства, — она просит об этом для вашего же собственного ребенка! Будьте же, князь, великодушны! Будьте благородны относительно этой чудной женщины.

— О, всегда и во всем! — горячо воскликнул Шадурский с неподдельным увлечением. — Я так счастлив… Она дала мне столько блаженных минут… Уверьте и ее, и ее брата, что я все, все готов сделать! Я так люблю ее!.. Ах, если бы вы знали, что это за чувство — любовь! Если бы вы знали!..

Николай Чечевинский усиленно хмурил брови и кусал свои губы, чтобы не прыснуть смехом в лицо расслабленному ловеласу.

Действительно, безобразно влюбленный, чувственный старичонко был крайне жалок и крайне смешон в эту минуту.

— Но скажите, — продолжал он, раздумавшись сам с собой, — каким же образом это сделать — насчет усыновления? Ведь я вдовец; покойная княгиня умерла уже несколько месяцев, а ребенок только что родился… Мой сын Владимир, наконец, будет протестовать против этого. Как тут быть мне? Научите меня, мой добрый граф!.. Я теряюсь… Я тут исхода не вижу.

— Исход есть, и очень удачный исход! — уверенно возразил ему Чечевинский. — Если вы захотите довериться мне, я, уважая в вас ваше чувство и уважая баронессу, найду исход и помогу вам в этом деле!

Шадурский с горячей благодарностью пожал ему обе руки.

— Лет пять тому назад, в Варшаве, известная графиня Лайдомирская нашлась в точно таком же положении, — говорил ему меж тем граф Каллаш, — и любовник усыновил ее ребенка.

— Но как же? — нетерпеливо прервал его Дмитрий Платонович.

— Он женился.

— На ком? На Лайдомирской же?

— Нет, она была уже замужем. Он женился на первой попавшейся умирающей женщине. Венчание происходило у ее смертного одра, и через трое суток она умерла, а дело об усыновлении пошло законным путем, и ребенка усыновили.

— На первой попавшейся женщине… — в великом раздумье и, словно бы сам с собою, медленно молвил Шадурский.

— Да, на первой попавшейся и — главное заметьте — на умирающей женщине, — многозначительно пояснил ему граф Каллаш.

— На умирающей… — все в том же недоумелом раздумье продолжал Дмитрий Платонович.

— Да, и не иначе как только на умирающей, на безнадежно больной, которая непременно умерла бы через несколько суток. Тогда вы будете иметь полное законное право ходатайствовать об усыновлении; вы, конечно, покажете при этом, что ребенок — от вашей новой законной жены; свидетели, в случае надобности, тоже найдутся.

— Да, да… разумеется… разумеется… от новой законной… и свидетели тоже, — говорил князь под наплывом все того же раздумья.

— Она умрет, и вы снова будете свободны, — разжевывал ему Каллаш.

— Да, да… умрет, а я свободен… Это так, это хорошо… Я буду свободен.

— Итак, если вы согласны, то положитесь во всем на меня: я берусь устроить вам это дело; вы не будете знать почти никаких хлопот при этом. Теперь, князь, я жду только вашего решения.

Шадурский словно бы очнулся.

— Решения? — проговорил он, подымаясь с места. — Да… я почти согласен… Но вот… хочу только увидеть мою баронессу… Я вам дам сегодня же решительный ответ… Я вам так благодарен, так благодарен за ваше участие!.. Я только увижусь с нею… Сегодня вечером в восемь часов я жду вас — мы переговорим окончательно.

«Эге, да ты, гусь, не так еще глуп, как о тебе привыкли думать!» — с внутренней сокровенной улыбкой подумал про себя Николай Чечевинский и откланялся князю, совершенно покойный и довольный собою, ибо знал и был уверен, что ничто так не подвинет старого гамена решиться, очертя голову, на предложенное ему сумасбродство, как один час интимной беседы с Наташей, которая стояла слишком заинтересованной участницей этой комедии, понимая ее, впрочем, исключительно только в смысле необыкновенно выгодной и оригинальной плутовской проделки.

XXXVI

СВАДЬБА СТАРОГО КНЯЗЯ

Ровно в восемь часов вечера Николай Чечевинский получил полное согласие князя. Расслабленный гамен чуть не хныкал перед ним от преизбытка душевного, рассказывая, как она встретила предложение об усыновлении «нашего» ребенка, какие слезы благодарности и восторга заблистали при этом на ее глазах, как она его любит и прочее, что уже венгерский граф имел случай выслушать сегодняшним утром.

— Я весь в вашей власти. Делайте, устраивайте — я на все согласен. Она, она этого желает — ну и достаточно! — говорил Шадурский, мышиным жеребчиком расхаживая по комнате. — Только не иначе как на умирающей, не иначе! — прибавлял он торопливо и озабоченно. — Хорошо, если бы можно было найти une pauvre personne de la noblesse[525]… Вы понимаете, хоть и умрет, а все же… mesalliance[526]… Лучше, когда бы бедную дворянку…

— Будьте покойны, князь, мы с Карозичем постараемся сделать для вас именно то, что вы так желаете, — удостоверил его Чечевинский.