Петербургское действо

Съ задворковъ и изъ полугнилыхъ строеній, сараевъ и закутъ на задахъ ротнаго двора приносилось ржаніе лошадей, мычаніе коровъ, блеяніе кучи всякой скотины, барановъ, телятъ, козловъ, свиней… и всякаго живого добра, заведеннаго боле богатыми семьями. Часто, въ особенности лтомъ, мелкая скотина забиралась въ казарму чрезъ вчно-отворенныя настежъ двери и бродила по семейникамъ, подбирая и пожирая все състное, плохо прибранное. Всякій гналъ теленка. или свинью, или птицу только изъ своего семейника, предоставляя незванному гостю идти къ сосду… Всякій заботился о себ, о своемъ угл за своей перегородкой. Обо всемъ же ротномъ двор никто не заботился. Власти одной общей надъ всми не было. Маіоръ Текутьевъ или Квасовъ, Воейковъ, т же Пассекъ или Орловъ считали себя начальниками въ рядахъ, во фронт, при выход и выступленіи съ двора, на улицахъ, на ученіи. Въ домашнюю жизнь солдатъ они не входили, ибо пришлось бы вмст съ тмъ и поневол возиться и сцпляться съ чужимъ людомъ, съ какимъ-нибудь квартирантомъ-стрекулистомъ, пожалуй съ разстригой, и во всякомъ случа и чаще всего съ бабами-солдатками.

Флигельманы или унтеръ-офицеры были начальствомъ надъ нсколькими семейниками, но при отсутствіи всякой строгости въ офицерахъ, сами смотрли на все сквозь пальцы и длали свое дло спустя рукава. Впрочемъ, иначе было поступать и опасно.

Одного очень строгаго и отчасти злого флигельмана за годъ предъ тмъ убили въ самомъ ротномъ двор. Кто были убійцы — было извстно во двор, но доказано не было, начальствомъ не взыскано и оставлено безъ наказанія; у другого унтера, служаки требовательнаго, придирчиваго, опоила невдомая рука его корову, другая невдомая рука переломила ногу его любимой собак и третьи невдомыя руки раскрали разную рухлядь… И унтеръ смирился, тотчасъ пересталъ жаловаться маіору и придираться къ своимъ солдатамъ.

На сколько офицеры были снисходительны и не взыскательны, даже чужды обстановк и внутренней жизни всякаго ротнаго двора, на столько рядовые были грубы, дерзки и отвыкли даже отъ мысли безотвтнаго повиновенія.

«Дисциплинъ» военный — было слово извстное очень тсному кругу офицеровъ, которые были пообразованне, или побывали заграницей, или почитывали кой-какія книжки, или видались съ учеными людьми.

Маіоръ Текутьевъ, боле другихъ полновластная личность на томъ гренадерскомъ ротномъ двор, куда заглянулъ принцъ, никакъ не могъ уразумть слово «дисциплинъ», просилъ пріятелей нарисовать его на бумажк… Узнавъ, что это невозможно, что это все равно, что нарисовать добродтель, или злосчастіе, или храбрость, маіоръ махнулъ рукой и ршилъ:

— Коли не ружье и не шпага, такъ военному сего и знать не требуется. Нмецкія выдумки. Много ихъ нын. Всхъ не затвердишь.

Наконецъ, въ ротномъ двор, какъ послдствіе тсной и праздной жизни всякаго люда, въ томъ числ и сброда со стороны, издавна царила полная распущенность, пьянство и развратъ. Вс бабы давно махнули рукой на запой мужей, вс мужья давно махнули рукой на зазорное поведеніе женъ.

Поругаться и подраться изъ-за теленка и курицы, даже изъ-за вника, было дломъ понятнымъ, законнымъ, раздлявшимъ иногда весь ротный дворъ на дв враждебныя партіи. И бывало разъ въ году, что открывались въ самой казарм военныя дйствія между двухъ непріятельскихъ армій, доходившихъ и до употребленія холоднаго оружія, т. е. кочерги, ведра, утюга. Не только подраться, но даже легко повздорить изъ-за неврности жены было глупостью, «баловничествомъ».

— Эка дурень. Длать неча! Заботу выискалъ! Что жъ твоей бабы-то, убыло что ли? Поди, еще прибыло. A попъ все равно окреститъ.

Таковъ былъ судъ ротнаго общественнаго мннія.

Солдаты, по преданію, отчасти знали, какъ прежде жилось воину. Какова была солдатская жизнь при великомъ Петр Алексевич, еще мало кто зналъ и помнилъ.

— При немъ, слышь, ребята, больше все ходили и шведовъ били. Непокладная жизнь была! При Анн Ивановн, да при Бирон никакъ тоись, братцы, не жилось ни хорошо, ни дурно. Въ забыть хвардія-то была, содержима была въ черномъ тл. «Слова и дла» побаивались они тоже, но меньше другихъ, простого народа и баръ-господъ; за то и жалованье всякое было худое, жиру не нагуляешь. Со вступленья на прародительскій престолъ всероссійской матушки Лизаветы Петровны все пошло по маслу. И двадцать лтъ была, во истинну, масляница. И солдатъ гвардейцевъ жизнь стала, какъ и нын, что теб у Христа за пазухой!!…

Дйствительно, вступленіе на престолъ императрицы Елизаветы при помощи переворота, при содйствіи перваго гвардейскаго полка, перемнило совершенно бытъ солдатскій и офицерскій.

Лейбъ-компанія, т. е. нсколько сотенъ гренадеръ изъ сдаточныхъ мужиковъ, сдлались вдругъ столбовыми потомственными дворянами и офицерами предъ лицемъ всей столицы, всей имперіи, а главное, предъ лицемъ своего же брата мужика, оставшагося тамъ, въ деревн, на пашн… предъ лицемъ своего же брата солдата въ другомъ полку, чрезъ улицу… Эта диковинная выдумка монархини принесла и свои плоды…