Петербуржский ковчег

Еще вчера мамаша ставила Милодору коленями на гречневую крупу, а уже сегодня отдавала замуж — надевала ей на прибранную головку белоснежный венец. Тайком от дочери смахивала у себя с ресницы слезу... И крутила напропалую любовь с гувернером.

Матушка говорила Милодоре, чтоб та радовалась — ведь очень удачно вышла замуж; не всякой девице так везет в жизни, чтоб почтенный состоятельный человек положил на нее глаз... Матушка говаривала: «Главное женское дело в жизни — удачно выйти замуж. А дальше — как салазки по накатанной горке»... Но Милодора, глупая, пугалась: то, что гнусный старик проделывал с ней в постели, не могло не напугать. Господин Шмидт совсем не жалел ее, думал только о себе, о своих удовольствиях и нуждах. Он говорил о любви, но Милодора не знала никакой любви; он говорил о красоте, но Милодора красоты не видела ни в отвислых щеках супруга, ни в его костлявой груди; он говорил о наслаждении, а она никакого наслаждения не ощущала — только боль и унижение. Все было так мерзко, грязно... все пахло потом... И еще эти противные стариковские слюни на губах!...

Мать некоторое время довольно ловко пользовалась своим положением тещи. Зять, который был старше этой тещи чуть не в два раза, платил теще нечто вроде пенсиона. Но постепенно отношения между матерью и дочерью становились все прохладнее. Федор Лукич это замечал и извлекал из этого для себя практическую пользу — урезал потихоньку пенсион, ссылаясь на финансовые затруднения. В конце концов матушка Милодоры, красивая еще женщина (кабы не гибель мужа, совсем не так развивалась бы ее судьба), укатила с любовником-гувернером в Европу. Тот вроде был довольно удачливый человек. С умом вложил деньги, скопленные в России: занялся разливом минеральных вод и продажей их... Несколько раз матушка прислала Милодоре коротенькие весточки: из Баден-Бадена, из какого-то поселка в горной Швейцарии, а последнюю — из Ниццы... Вряд ли она даже знала, что дочка ее овдовела.

Милодора не отзывалась слишком худо о покойном супруге. Наоборот, как бы подсмеивалась над ним и ему подобными. Размышляла вслух: будто в отношении женщины интерес мужчины с возрастом опускается все ниже. И Аполлон не мог не согласиться с ней. Действительно, юношу волнуют девичьи глазки, миловидное лицо, прядки волос над соболиными бровями... Мужа в летах глазки уже не прельщают. Он может даже вовсе не обращать на них внимания. Его более волнуют нижние формы... Немощный же сладострастный старец готов целовать юной девице пальчики на ножках, — что и проделывал иной раз престарелый супруг Милодоры...

По его смерти Милодора, как и полагается, носила на шляпе траурный креп и соблюла все иные условности (душа умершего супруга вряд ли имела основания на нее обижаться и наверняка обрела покой), но скорби не испытывала. Увы, Федор Лукич Шмидт слишком много думал о себе и о своей похоти и совершенно не принимал в расчет настроения других, даже своих близких, — откуда же тогда скорбь?

Глава 11

Этот доверительный разговор очень сблизил Аполлона и Милодору — тем откровения и хороши, что сближают; и если была между людьми какая-то приязнь, то она еще более укрепится. А уж если была приязнь сердечная... Аполлон после этого разговора ни о чем ином и думать не мог, как о Милодоре. И ночью она ему снилась... Он, правда, видел ее во сне то со спины, то сбоку; все хотел посмотреть в лицо, но это не удавалось; между тем он знал — перед ним Милодора... И страдал: так хотел видеть ее глаза...

... А утром узнал, что госпожа Милодора уехала в деревню.

Это было так внезапно и так не ко времени — ведь добрые отношения их только-только начали завязываться. От этой новости почему-то сжалось сердце... Зачем и надолго ли уехала Милодора, он пытался выведать у Устиши, — но та как бы и сама не знала. И Аполлон понял, почему никак не мог увидеть лицо этой привидевшейся ему во сне прекрасной женщины, — лицо было закрыто для него. Он подумал, что она, хоть и рассказала о себе много, и даже такого, чего не доверяют малознакомым людям (быть может, только сердечным подругам), а до конца не раскрылась, спрятала лицо. И уехала...

С другой стороны: кто он такой, чтобы Милодора раскрывалась перед ним, как перед духовником, как на исповеди; кто он такой, чтобы она пустила его во все уголки своего сердца?.. Никто!... Тайный воздыхатель, каких, не исключено, вокруг нее множество, — или было бы множество, не отпугивай ухажеров влиятельный граф Н.