Петербуржский ковчег

Новый гувернер — француз Жорж Дидье — оказался полной противоположностью темпераментного сына Апеннин. Жоржа даже называли малохольным. Он был болезненный на вид — бледный и худой, с серыми кругами под глазами... А через пару недель после своего появления в усадьбе выдал приступ падучей[1] — чем немало напугал своего юного воспитанника и огорчил родителей его. Однако гувернер Жорж прижился в доме у Романовых. И если кто-то из гувернеров дал Аполлону сколько-нибудь значительное образование, то это был именно Жорж, ибо к делу своему он относился серьезно.

Жорж говаривал внимающему Аполлону: «Без знания греческого образование — не образование». И обучал мальчика греческому языку, и едва не с первых шагов заставлял делать переводы (многие из которых, кстати, хвалил и оставлял у себя в шкатулке). Примерно то же Жорж говаривал о знании латыни. Делал упор и на нее. Кроме сих благородных языков, а также французского и немецкого, Жорж преподавал Аполлону математику, философию, теологию, священную и естественную истории, познакомил с трудами великих французских энциклопедистов.

В обыкновении Жоржа было вступать с кем-нибудь в полемику — например, с Аркадием или с отцом семейства. Аркадий ученых споров не любил и с помощью всяческих ухищрений избегал их. Данила Игнатьевич, напротив, довольно часто скрещивал с Жоржем клинок красноречия, познаний и логики, однако делал он это исключительно ради развития Аполлона, который, как правило, полемикам был свидетелем...

В комнатке, где Жорж жил, гувернер устроил себе настоящий кабинет и ставил там таинственные опыты. В кабинете были во множестве пробирки, колбочки, амфорки с химическими веществами, тигельки и старые книги. Жорж, человек образованный и современный, большой почитатель идей Канта, занимался... алхимией и, безусловно, верил в возможность получения философского камня — могущего излечить от любой болезни. По всей вероятности, философский камень — было последнее средство, на какое еще мог рассчитывать Жорж Дидье в своей давней борьбе с недугом. Падучая просто изматывала гувернера, приступы повторялись один-два раза в месяц, и Жоржу казалось, что самочувствие его становится все хуже. А опыты по изучению природы вещей, таинств превращения материи, как и во всех случаях со средневековыми учеными, не приводили к мало-мальски ощутимым успехам; философский камень, мифическая панацея, оставался только призрачной мечтой... В конце концов Жорж списался с известным доктором Мюнихом из Лейпцига и уехал лечиться. Все свои пробирки, амфорки и тигельки, а также некоторые книги гувернер оставил в усадьбе. Данила Игнатьевич не выбросил все это наследство только потому, что полагал: Дидье за своими вещами вернется. Но гувернер-француз не возвращался. Либо под присмотром доктора Мюниха он излечился совершенно, и необходимость в философском камне отпала, либо — наоборот... впрочем, в этом случае необходимость в философском камне тоже отпадает...

Если Данила Игнатьевич не ценил вещей, оставшихся после «малохольного» гувернера, то юный Аполлон напротив — почитал их за великое богатство. Лабораторную посуду, все эти склянки, сияющие чистотой, мальчик перебирал с любовью; старые ветхие книги перелистывал с трепетом; закрывая глаза, вдыхал волнующий запах пожелтевших, с истрепанными уголками страниц. И даже сам пробовал тайком ставить кое-какие опыты. Как выяснилось по прошествии времени, Аполлон очень был привязан к болезненному Жоржу и скучал по нему; гувернеру удалось заложить в мальчика бесценное зерно — тягу к науке, к искусствам, к знанию.

Больше матушка не выписывала для младшего сына учителей и воспитателей, посчитав, что полученного уже образования Аполлону вполне достаточно. Женщина она была по-своему мудрая, звезд с небес не хватала. И не оспаривала истину: от многого ума многие печали...

Однако Аполлону уже и не требовались учителя, поскольку в него было заложено зерно. Он учился сам и в постижении некоторых наук довольно преуспел. Легче других ему давались история, философия и языки.

Кроме опытов на ниве алхимии, Аполлон обращался к опытам литературным. И обнаружил явно блистательное перо. По молодости лет, по неискушенности разума Аполлон еще не видел этой блистательности собственного пера. Но ее сразу подметил господин Кучинский — владелец соседнего имения, отец двух дочерей. И указал Аполлону на несомненное его дарование, которое посоветовал развивать и, естественно, попутно набираться жизненного опыта, — поскольку литературное дарование (как и любое дарование) без жизненного опыта мало что значит.