Петля для губернатора

Он услышал шаги, негромкий стук закрывшейся двери и наступившую вслед за ним тишину. Потом через вентиляционную отдушину до него донеслось многоэтажное ругательство и тяжелый глухой удар: похоже, узница пыталась вышибить дверь. Ее хватило только на одну попытку. Глеб услышал всхлипывания и понял, что его соседка плачет. Некоторое время он колебался, пытаясь решить, стоит ли ему заговорить с ней. В конце концов он решил не выдавать своего присутствия: женщина в соседней палате вряд ли могла оказать ему помощь, а вот ненароком помешать очень даже могла.

Короткий сон немного освежил его. Глеб вернулся на свое место в тамбуре и сел нарочно неудобно, чтобы снова не задремать. Всхлипывания за стеной постепенно прекратились, и в палате снова стало тихо, как в могиле.

Со своего места Глеб видел лежавшее на полу комнаты косое пятно света от горевшего во дворе прожектора, замысловато разрисованное узорчатой тенью решетки. Край этого пятна ложился на угол топчана, освещая изголовье пустой постели. Не вставая, Слепой проверил” как лежит связанная из обрывков простыней и заскорузлых кусков бинта веревка.

Веревку не удалось как следует спрятать, но он очень надеялся на то, что прапорщик, придя по его душу, не обратит на веревку внимания. В конце концов, у него будет полно других забот, и, даже заметив странный тряпичный шнур, он не успеет вовремя сообразить, что к чему.

Время, казалось, застыло на месте. Глеб знал, что звуконепроницаемая дверь не позволит ему услышать шаги убийцы, но невольно вслушивался в тишину до звона в ушах.

Постепенно ему начало казаться, что ночь никогда не кончится и он до скончания веков будет сидеть на одеяле в пустом тамбуре, сжимая в забинтованной руке свою дурацкую дубинку с болтом на конце, вслушиваться в безмолвие и изучать косую тень решетки, неподвижно лежащую на полу. Он уже мог с закрытыми глазами нарисовать эту тень, не пропустив ни одного завитка, а ночь длилась, и ему предстояло смотреть на изгибы и окружности этого смертельно надоевшего узора год за годом, век за веком…

Потом к нему пришел полковник Малахов – сердитый, румяный с мороза, почему-то в шинели и припорошенной снегом каракулевой папахе с темно-синим верхом. На плечах у него тускло поблескивали большие полковничьи звезды, и два ряда пуговиц на парадной шинели сияли в темноте, как маленькие солнца. “Почему ты не позвонил Ирине? – сердито спросил полковник. – Она волнуется и не дает мне жизни, а ты разлегся на полу с забинтованной физиономией и думаешь, что удачно спрятался”. – “Как я могу ей позвонить? – возмутился Глеб. – Здесь нет телефона, как видите”. – “А вентиляционная отдушина? – тоже возмутился полковник. – И не притворяйся, что ничего не знаешь. Ведь Ирина там, а ты спишь, как сурок!"

Глеб хотел было объяснить, что это вовсе не та Ирина, что Ирина в соседней палате – вовсе не его жена, а дочь губернатора, и замужем она за одним неприятным типом по прозвищу Упырь, но тут до него дошло, что Малахов прав в главном: он спит и видит сны. Сделав такое открытие, Глеб немедленно проснулся и широко открыл глаза.

В первый момент он решил, что его уже прикончили, потому что, открыв глаза, не увидел ровным счетом ничего.

Он рванулся, бок пронзила острая боль, и все моментально встало на свои места: оказалось, что, пока он спал, повязка немного сбилась, и бинт сполз ему на глаза. Глеб поспешно устранил неисправность и сразу же увидел все тот же злосчастный квадрат света и узорчатую тень оконной решетки. Ему захотелось выругаться, но он промолчал: женщина в соседней палате могла его услышать. “Надо будет ее оттуда вытащить, – подумал Глеб. – И вообще, похоже на то, что с этой бандой придется разобраться. Малахов не любит самодеятельности, но он не сможет наказать меня за то, о чем не узнает”.

Он вспомнил свой сон и невольно улыбнулся. Ему ни разу не привелось увидеть полковника Малахова в парадной форме, и теперь ему казалось, что это весьма забавное зрелище. Внешний вид был любимым козырем полковника: людям, впервые имевшим дело с Малаховым, он неизменно казался простоватым увальнем, мужиковатым и недалеким. Когда наконец выяснялось, что это далеко не так, бывало, как правило, уже поздно. Все это, насколько было известно Глебу, ничуть не мешало подчиненным полковника зубоскалить над ним как заочно, так и прямо в глаза. Самым странным, по мнению Глеба, во всем этом было то, что при полном, казалось бы, отсутствии дисциплины и субординации отдел, возглавляемый Малаховым, работал как швейцарские часы.

С Малахова мысли Глеба вполне естественным образом переместились на Ирину. Думать об Ирине было гораздо приятнее, чем размышлять о том, что задумал Упырь и насколько его высокопоставленный тесть в курсе страшненьких затей своего зятя.

Ночь тянулась, а убийца все не приходил. Глеб думал об Ирине, о полковнике Малахове и о сотне других людей, явлений и предметов – он ждал, как ждал уже много раз в своей жизни, коротая в раздумьях бесконечные ночные часы.