Петля для губернатора

– Ну и хрен с тобой, – прекращая сопротивление, заявила Ирина. – Только не думай, что я тебе это забуду. Ты у нас еще и насильник, оказывается…

Губанов не ответил – он был занят. Кожаная обивка дивана ритмично поскрипывала, на загорелом лбу майора бисером выступил пот. Лежа на боку со спущенными на пол ногами, Ирина издавала короткие невнятные звуки в такт неистовым толчкам. Внезапно из ее груди вырвалось протяжное утробное клокотание, она слегка подалась вперед, и ее обильно вырвало прямо на диван. Губанов грязно выругался, но не прервал своего занятия, и через минуту издал торжествующий звериный рык.

Он встал с дивана, испытывая смесь отвращения и триумфа. Кислый запах рвоты забивал ему ноздри, смотреть на лежавшее на испачканном диване смятое, как грязная салфетка, бесчувственное тело жены было неприятно, но майор был, по большому счету, доволен. Он попал домой очень вовремя, чтобы нейтрализовать эту полоумную тварь и вернуть ее в клетку, да еще и получил при этом какое-никакое удовольствие.., да чего греха таить, удовольствие было преизрядным. Ну и что с того, что ему нравится грязь? Она нравится многим, а ему всю жизнь приходится копаться в грязи, он привык к грязи, даже, можно сказать, полюбил ее. И потом, где вы видели в наше время что-нибудь чистое? Только не говорите про чистоту детей и служителей церкви. Дети начинают с того, что гадят под себя, а потом принимаются портить мебель и воровать конфеты, а попы через одного по совместительству работают платными информаторами. Так чего вы хотите от майора спецслужбы? Тоже мне, грех: трахнул пьяную жену.

Рассуждая подобным образом, Губанов сходил в ванную за тряпкой, тщательно затер вонючую лужу на паркете, сполоснул тряпку, слегка передвинул спящую тяжелым пьяным сном Ирину и протер под ней диван. Затем он тщательно вымыл руки, смочил полотенце теплой водой и более или менее умыл жену. Ее вид майора не волновал, но пачкать одежду не хотелось.

Порывшись в шкафу, он нашел чистое белье и халат.

Одевать тяжелое, безвольно обмякшее тело было трудно, но он справился с этим неприятным делом довольно быстро – сказывался богатый опыт. Завязывая на талии жены пояс халата, он невольно припомнил, сколько раз ему уже приходилось заниматься чем-то подобным. Перед тем, как окончательно отрубиться, Ирина Бородин просто обожала раздеться донага невзирая на личности присутствующих, и всякий раз не кому-то, а именно майору Губанову приходилось с каменным лицом выносить ее на руках из наполненного расфуфыренными ротозеями помещения. Больше всего его бесило то, что наутро она ничего не могла вспомнить, а все рассказы о своих вечерних похождениях воспринимала как заведомую ложь.

Губанов подумал, что наследственность – страшная штука. Вот и мать Ирины, насколько он понял из материалов дела, сиганула в окошко нагишом при большом стечении народа. Не то сама сиганула, не то тестюшка, дай ему бог здоровья, подтолкнул… Что там у них вышло на самом деле, Губанову было неинтересно: на месте Бородича он сам ни за что не упустил бы такого случая. И думать здесь не о чем, не пойман – не вор. Очень простая философия и к тому же единственно верная. Было, не было – неважно. Важно то, что господин губернатор очень болезненно реагирует на всякое упоминание об этой давней истории, а значит, в критический момент ее можно будет использовать в качестве кнута. Не дай бог, конечно, но мало ли что?

Майор достал из-под грязного белья свой пистолет, вложил его в кобуру и натянул сверху пиджак. За окном уже совсем стемнело, можно было трогаться. Все равно, пока все угомонятся, любимая женушка, не ровен час, проснется. Спиртного в доме больше не было ни капли, и чем он станет отключать супругу во второй раз, майор не знал.

Вздохнув, он взвалил Ирину на плечо и вышел на лестничную площадку. Ни в подъезде, ни во дворе ему, слава богу, никто не встретился, и он без приключений дотащил свою ношу до машины и затолкал на заднее сиденье.

Полгода назад в подобной ситуации он наверняка задумался бы о том, не утопить ли ее в каком-нибудь пригородном водоеме, сделав потом голубые глаза: как, разве она не на даче? Но теперь ее жизнь стоила несколько миллионов долларов, и Губанов был рад, что по дороге с дачи с ней ничего не случилось.

Он уложил Ирину поудобнее, повернув ее на бок, чтобы не захлебнулась, если ее опять станет рвать, и заботливо одернул завернувшийся подол халата. Только теперь он заметил, что жена босая, и, сняв пиджак, накрыл им маленькие замерзшие ступни, испытав при этом прилив сентиментального чувства. Где-то когда-то майор Губанов прочел, что повышенная сентиментальность свойственна патологически жестоким людям, но воспоминание об этом оставило его вполне равнодушным: мало ли что понапишут бумагомараки! И потом, хорош он или плох, переделывать себя уже поздновато. В будущем году сорок лет стукнет, не мальчик уже, чтобы бредить высокими материями и духовным совершенствованием…