Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

Паркет был дубовый. Положен он еще в двадцатых годах, когда строился этот дом. Много лет пол натирали мастикой темно–вишневого цвета. Она въелась в паркет так глубоко, что, сколько раз ни проходил Колунков машиной по полу, все равно он оставался красноватого цвета. Дышать в противогазе тяжело, да еще запах лака. Недавно в противогазе покрывали полы лаком, и едкий запах остался в нем надолго… То ли от грустных воспоминаний, которые беспорядочно проходили перед ним, наплывая одно на другое, то ли от того, что противогаз был мал и давил на голову, то ли от запаха лака, то ли от резкого и монотонного гуда машины в голове Колункова скоро стало тяжелеть и начала возникать глухая боль. Но он все водил и водил машину по паркету, держась за ее мягкие резиновые ручки, а перед глазами вставало то первое знакомство с Леночкой, когда он приехал в Тамбов в командировку и зашел в универмаг посмотреть, нет ли подходящих для жены туфель, то неожиданная встреча с ней на городском пляже, с которой и началось. В то время он был беспечен, весел, говорлив, любил и умел нравиться девушкам. К концу пляжного дня Олегу и Леночке стало казаться, что они знают друг друга вечность, а то, что они познакомились только сейчас, лишь досадное недоразумение в их жизни. Потом они были у каких–то знакомых Леночки на какой–то вечеринке. Леночка любила вечера с застольями, любила потанцевать. Ах, как она танцевала! Гибкая, тоненькая, хрупкая: во время танца от нее нельзя было глаз отвести! Что там перед ней Василиса? Даже сравнивать неудобно! Жизнь с такой женщиной, как Лена, сплошной праздник, казалось ему тогда.

Дни командировки после знакомства с ней превратились в один день: яркий, красочный, расписной! Это был то ли сон, то ли бред! И казалось тогда, что так будет всю жизнь, всегда, что это и есть настоящая жизнь. Потом был скорый развод с Василисой, смущение и стыд при встречах с соседями и знакомыми, тоска при виде Дениски и слезы, слезы Василисы…

Машина стала плохо снимать слой мастики с паркета, видимо, сработалась шкурка. Олег выключил ее и откинул крышку барабана. Так и есть! Нужно менять шкурку. Колунков стянул с головы противогаз, вытер вспотевший лоб, решил отдохнуть и вышел на лестничную клетку, чтобы не дышать в комнате поднятой пылью. Платок из марли был еще на его голове. Маша Резникова, красившая дверь соседней квартиры коричневой краской, увидела его, засмеялась и сказала:

— Ты сейчас как басмач!

— Нет, я Марья Ванна, — засмеялся и Олег. Он взялся за уголки платка–марли и затянул их под подбородком, кокетливо повел глазами, поджав губы.

Маша снова засмеялась и поглядела на него внимательно.

— Странный ты какой–то! Шутишь, смеешься, а глаза все время грустные. Я давно заметила…

— Какой уж есть, — развел руками Колунков, снял марлю, облокотился на перила и стал смотреть вниз, туда, где два электрика возились со щитком.

Дом был старой планировки. Лестница винтом поднималась вверх. Квартиры коммунальные, с частичными удобствами. Жильцов теперь выселили и отделывали дом под контору.

После работы Колунков увидел на кухне на столе записку. Леночка писала, что поедет сегодня к подруге Насте и, возможно, заночует у нее. Олег покрутил в руках бумажку, кинул ее в мусорное ведро и сел ужинать. Ел он без всякого удовольствия, тупо уставившись в кафельные плитки на стене кухни. На белых глянцевых плитках через одну были наклеены переводные картинки, изображавшие кисти вишен, смородины, клубники, малины, и казалось, что ягоды нарисованы. «Позвонить, что ли, Насте?» — подумал Олег и потянулся к телефону, но вспомнил, как две недели назад в таком же случае позвонил, трубку взяла Лиза, дочь подруги, и ответила, что Леночка сегодня к ним не приходила, у Лизы тут же, вероятно, выхватила трубку мать и заговорила сладким голосом, что Леночка только что ушла от них, ушла она по делам и скоро снова вернется, а Лиза об этом не знала, она сама только что пришла: вспомнил об этом, положил трубку и стал ходить по кухне. Он ходил из угла в угол, сжимал виски пальцами, тихо постанывал и бессознательно повторял и повторял про себя слова песни, которые весь день вертелись в его голове; и тогда, когда он ехал на работу, и когда ходил за шлифовочной машиной, и когда возвращался домой; «Прошлое не воротится, и не поможет слеза… Как целовать мне хочется дочки твоей глаза…»

22

После таких воспоминаний Колунков в посёлке напивался. Утром болел, был угрюм, молчалив, а к вечеру, несмотря на «сухой» закон в поселке, снова находил вино. А как найти здесь? — размышлял он. Может, кто из ребят захватил с собой и утаил на черный день или на праздник? Вряд ли! Если только у бригадира спирт есть? В поселке он пытался лечить свою язву спиртом. Олег заметил, что сегодня Ломакин, работая, изредка морщился и мял руками живот. Значит, язва у него снова проснулась. Надо поглядеть не будет ли он ее спиртом жечь.