Петр Фоменко. Энергия заблуждения

Я согласна с тем, что женские характеры Петр Наумович выстраивал лучше, чем мужские. Может быть, потому что он рос и воспитывался двумя женщинами, которых обожал, – мамой Александрой Петровной и Варюшей, и такой чувственный человек, как он, наблюдая за любимыми женщинами, познавал и ощущал женскую природу очень хорошо. У него было собственное представление о женщине, и оно выражалось в рисунке, в интонации роли. Для меня квинтэссенция образа «женщины Фоменко» – это героиня Ольги Антоновой в фильме «Почти смешная история»: «Вам плохо?» – «Мне… непонятно». Это похоже на отношение Александра Володина: «Перед женщинами не стыдно просить прощения – им всегда хуже, чем нам». С одной стороны, снисходительное отношение к женщинам, как к каким-то «убогим» существам (это, безусловно, присутствовало у Петра Наумовича), а с другой – умиление, жалость, сострадание. И еще – старомодное стремление к прекрасному образу в шляпе с вуалью. Он никогда и не скрывал своей старомодности. Я видела фотографии его мамы – мне кажется, она похожа на созданный им образ женщины.

Что такое, на ваш взгляд, женщина в понимании Петра Фоменко?

Петр Наумович очень хорошо понимал женскую природу, но в отношении к женщине всегда присутствовал внутренний конфликт. Не с конкретными женщинами – ас «женским». Если говорить о типичной женщине Фоменко – это не Полина в «Деревне», а женщина с признаками «наивного меркантилизма». Вроде бы непосредственная, легкая, но в какой-то момент… Помню, репетировали «Белые ночи». Мы с Николаем Дручеком зашли в тупик, и Петр Наумович включился и за пять дней сильно помог. Он предлагал мне, когда Настенька соглашается жить с Мечтателем, абсолютно измениться, стать жесткой, меркантильной: жить там-то, взять бабушку и так далее. Для него возможность такой метаморфозы заложена в любой женщине – существе не от мира сего.

«Белые ночи» – чудесный спектакль, поэтичный, изобретательный и какой-то совсем не «по-достоевски» праздничный…

Мне этот спектакль дорог тем, что мы искали ключ к тому, как играть Достоевского. Для меня в этом смысле важна работа М. Бахтина «Поэтика Достоевского», где он пишет про диалогичность, про тему и волшебное слово «вдруг» – для театра это очень подходит. Не понимаю, почему Достоевского так перегружают псевдопсихологизмом, а для меня он – всегда трагифарс. В раннее произведение – «Белые ночи» – я внутренне «впихнула» зачатки всех женщин Достоевского: и Настасьи Филипповны, и Аглаи, и Хохлаковой, и Марьи Тимофеевны Лебядкиной. Их там по чуть-чуть. Мне хотелось побольше «пароксизмов» (тоже любимое слово Петра Наумовича).

Что для вас значили разборы, которые делал после спектаклей Петр Наумович?

Он любил иногда зайти на спектакль во время действия, подглядывал – очень смешно! Причем, если его заметишь, раз – и спрячется. Все всегда знали, что Петр Наумович подслушивал и подглядывал, это вызывало невероятное умиление. «Деревню» часто смотрел, потом делал разборы. Иногда и разгромы бывали… Единственный раз он сильно ругал меня за «Деревню» во время первых гастролей в Петербурге, где у нас была неудачная, неуютная площадка в Александрийском театре. Из-за гигантской высоты весь звук уходил вверх. Петр Наумович очень ждал премьеры «Деревни» в Питере, для него это было важно, он трогательно нас встретил, надеялся, что спектакль понравится, и вдруг… я сделала ошибку, о которой он всегда предупреждает: нельзя «переть» на зал, нужно его в себя «втягивать». А я от страха полезла на амбразуру до такой степени, что у меня потом случилось кровоизлияние голосовых связок. Он этого терпеть не мог, устроил мне разгром: сказал, что я играла Родину-мать и как мне не стыдно. Но и хвалил он меня тоже. Его слова я буду всю жизнь помнить, но боюсь, что, произнесенные вслух, они утратят ценность. И это большая ответственность… Его высокие оценки, его разгромы…

Как вы думаете, чем (кроме долга перед памятью Бориса Вахтина) Петру Наумовичу была дорога «Деревня»?

Он говорил, не скрывая, – наш спектакль ему дорог потому, что в нем есть трагическое. «Деревню» надо играть очень «нутряно». Помню, когда я была в депрессии, я вообще не могла играть – просто физически, необъяснимо. Понимая, что тому причиной, он все равно ругался, даже хотел снять спектакль… Правда, потом сказал: «Да, Полина, с вами сама жизнь репетирует этот спектакль».

Ведь Петр Наумович – мастер мелодрамы. Недавно мне дали записи репетиций «Белых ночей», которые сделал Толя Горячев, и там есть такая фраза: «Это победа сентиментализма над разумом!» Так вот, он никогда не скрывал, что любит мелодраму. Но мелодрама – не трагедия, а в «Деревне» есть элементы трагического. И Петр Наумович этим дорожил.