Петр I

26-го бригадира Плате очень рано утром посылали к обер-гофмейстеру Олсуфьеву узнать, может ли его высочество иметь в этот день счастье посетить императора. Тот отвечал г-ну Плате, что государь сказал императрице, что сам собирается сегодня к герцогу и был бы у него уже вчера, если б не выпил слишком много. До обеда, однако ж, его высочество прождал его напрасно: он приехал только около 7 часов вечера в сопровождении лишь одного поручика и двух денщиков, а именно молодого Бутурлина и Татищева, и был в отличном расположении духа. Так как мы держали наготове стол с холодным кушаньем для 7 или 8 человек, то его тотчас внесли и, по собственному желанию государя, поставили перед самым камином. Сели за него: император, герцог, поручик, Измайлов, Альфред и Плате. Его величество не вставал с места почти три часа и говорил о многих предметах, в особенности о разных морских и сухопутных сражениях. Он высказал при этом, что пехоте отдает преимущество пред кавалерией, и уверял, что в продолжение всей войны, как с русской, так и с шведской стороны, самое главное делалось первою. Когда речь зашла о союзных войсках, он сказал, что всегда лучше хотел бы иметь под своим начальством несколько сотен собственного войска, чем 1000 союзников, потому что у последних много советуются и рассуждают, а дела обыкновенно делают очень мало. Заметно было также, что его величество вовсе не питал расположения к генералу Флеммингу, которому, как сам рассказывал, сделал однажды славное возражение. Где-то русские войска стояли вместе с саксонскими, и когда царь расположил свои отряды немного вокруг последних, с приказанием зорко смотреть за ними, генерал Флемминг спросил его, уж не боится ли он, что саксонцы побегут? Его величество отвечал на это: «Ick will dat eben nit seggen, mar ick wet ock nit, wo see gestanden hefft» («Не скажу этого, но не знаю также, где бы они и стояли».) Разговор перешел потом на прекрасные корабли, строящиеся в настоящее время в Адмиралтействе, и государь сообщил, что на штапеле стоят теперь три корабля 60-(с чем-то) пушечных, три 54-пушечных и три фрегата, над которыми работается со всею деятельностью. (Его величество не пропускает ни одного дня, не побывавши в Адмиралтействе в 4 и 5 часов утра.) Далее, когда упомянули, что император переменил корабль, который обыкновенно употреблял во флоте, т. е. вместо прежнего «Ингерманландии» выбрал себе корабль «Екатерину», он сказал: «Ick heff dat nit gedahn dariim, dat Ingermanland suit nit mehr tugen, off so got als Cathrina syn, denn dat is ewen so gut, en gar nit verdorffen, sondern dat soil tom ewigen Gedachtnisz bewahget warden, un nit mehr ut den Hawen kamen, up dat et nit mit de Tied in de See verdorffen ward, wilen ick 4 Flotten damp commandert heff». («Я сделал это не потому, что „Ингерманландия” не годится более или хуже „Екатерины

⁴⁶ – он так же хорош и вовсе не испорчен, – а потому, что желаю сохранить его для вечного воспоминания и не выводить более из гавани, чтоб он со временем не пострадал как-нибудь на море: я командовал на этом корабле четырьмя флотами»). То были флоты: русский, датский, английский и голландский. При разговоре о новой дороге в Москву и о недавно совершенном переезде сюда император говорил, что эта новая дорога будет на целые 200 верст короче старой, и рассказывал, что во время последнего своего путешествия из Москвы пробирался вперед то на санях, то в карете, то верхом, а иногда даже и пешком. В комнате его высочества лежала на столе отгравированная здесь карта Астрахани и части Персии; когда речь коснулась приобретения провинции Гиляна³⁶

, государь приказал подать ее и сам показывал герцогу, где находилась и как далеко простиралась эта провинция. Просидев таким образом около трех часов, император встал и, по обыкновению своему, тотчас же уехал. Герцог провожал его до кабриолета и очень радовался, что его величество был так весел и милостив.

Апрель

27-го

у герцога обедал генерал-майор Цеге, и так как погода была необыкновенно хороша, то его высочество после обеда поехал кататься парой, в открытом экипаже господина бригадира. Проезжая мимо дома купца Борстена, он увидел стоявший там перед крыльцом кабриолет императора и после узнал, что его величество уговорил наконец г-жу Борстен, одержимую водяной болезнью, позволить ему в этот день выпустить из нее воду. Государь будто бы употребил для этого род насилия и немало гордился, что ему посчастливилось выпустить из больной более 20 фунтов воды, тогда как при попытке какого-то английского оператора показалась только кровь. Императрица, говорят, сказала в шутку его величеству, что его за эту операцию следовало бы сделать доктором, на что он отвечал: «Нет, не доктором, а хирургом, пожалуй». <…>

Май