Петр I

И после полудни была всем его присутствующим повестка, и сбиралися в построенный дом у Невы-реки, близ Сената, в синие хоромы. И возле того дома на реке сделан был великий плот четвероугольный, и в нем вставлен чан немалый, и в него налито пива, и в чане пущен ковш деревянный большой; и от того плота на канатах привязаны по две сороковые бочки, в длину продолжалися сажен на сорок; и в оном чане, в ковше, сидел князь-папа, имея в руках пузыри, и около чана плешивые. На плоту стоял Нептун со острогою, наряженный во одежде белой, борода седая, на ней навешено всяких родов раковин, выбранный из дворян Тургенев, и около его наряженные заики в знаки сирен морских, и на бочках посажены были архиереи и весь князь-папинский причет. И оные бочки буксировали шлюпки чрез Неву к Почтовому двору, и как шествие началось, то князь-папа пузыри мочил в пиве и бил по головам плешивых, в то время пела весна всех родов птичьими голосами; и от пристани до Почтового двора ехал папа верхом на буйле <буйволе>, а архиереи с причетом ехали на быках верхом. И в доме почтовом в сенях молодая его супруга, наряженная в горнотную старинную шапку, в охобне, покрыта покрывалом, на нем написано всех родов звери и птицы, встретила своего супруга и взяла за руку, свела в палаты, и посажены были под балдахин, сплетенный из хмелевых ветвей. И отправляемая церемония такая же, как и на славленье, поили вином и трактированы ужином, и сим потешная свадьба кончилась.

8

Церемония по Неве-реке: всем сенаторам и генералам, и дворянам, которые в присутствии у дел определенные, розданы были, по рангам, буеры, баржи, шлюпки, боты, верейки на их собственное содержание, под смотрением Дмитрия Потемкина. И во время весны и лета по воскресным и праздничным дням по сигналу выстрела из пушки у Троицкой пристани с поднятием красного флага, то всем, кому даны суда, надлежит следовать из гавани на Неву и разъезжать по Неве-реке по действу тех судов до сигналу же пушечного выстрела.

9

Кушал его величество очень мало и жаловал, чтоб было горячее, и кухня была во дворце об стену его столовой, и в стене было окошко, из которого подавали кушанье, а церемониальных столов во дворце не было. И после обеда отъезжал на яхту, поставленную у дворца на Неве почивать, и караул стоял около яхты, чтоб никто не ездил; а после почиванья для прогуливания ездил на Петербургский остров, ходил на Гостином дворе, торговал товары, но не приминет и кренделей купить, и квасу выпить, все смотрел, чтоб порядочно было.

В великих трудах и в путешествих не имел скуки, не охраняя своего здоровья, но ревнуя своей России, чтоб ее сделать славною и непобедимою от прочих наций. И не можно того думать, чтоб великий и неустрашимый герой боялся так малой гадины – тараканов: и наперед его едущего кулиеры <курьеры> бежали и где надлежит быть станции осматривали, нет ли в избе тараканов, и по крайней возможности таких изб обыскать не можно, то по дорогам ставили избы нарочные для охранения от сей гадины.

10

Будучи его величество на пиру за столом со многими знатными и разговаривая о делах отца своего, бывших в Польше, и о препятствии великом от Никона-патриарха, тогда граф Мусин-Пушкин стал дела отца его величества уничтожать, а его выхвалять, изъясняя тем, что у отца его Морозов и другие были великие министры, которые более, нежели он, делали. Государь так тем огорчился, что, встав от стола, сказал: «Ты хулою дел отца моего, а лицемерною мне похвалою более меня бранишь, нежели я терпеть могу!» И пришед к князю Долгорукову, став у него за стулом, говорил: «Ты меня больше всех бранишь и так тяжко спорами досаждаешь, что я часто едва могу стерпеть; но как рассужу, то я вижу, что ты меня и государство верно любишь и правду говоришь, для того я тебя внутренно благодарю. Ныне же тебя спрошу и верю, что о делах отца моего и моих нелицемерно правду скажешь». Оный ответствовал: «Государь, изволь сесть, а я подумаю!» И как государь подле него сел, то недолго, по повадке великие свои усы разглаживая и думая, на что все смотрели и слышать желали, и так начал:

11