Петр I

«Достопамятные повествования и речи Петра Великого» – своеобразный источник. Сам рассказчик определил его так: «Я собрал повествования о Петре Великом и речи сего славного монарха, слыша оные либо устно от самого государя или от достоверных особ, в то время живших. И находясь при его императорском величестве более двадцати лет (на самом деле – за вычетом европейского вояжа – чуть более десяти. – Я. Г.), и нося милость его, бывал я самовидцем упражнений и бесед его. Следовательно, о вероятности сих сказаний никто да неусумнится. <…> Писано мною сие по кончине его величества и кончено в 1727 году».

Таким образом, мы имеем дело с собранием личных впечатлений и рассказов «достоверных особ».

Но некоторые из рассказов могут быть поставлены под сомнение. Первый исследователь текстов Нартова историк Л. Н. Майков, тщательно их анализировавший и опубликовавший, доказал, что они были записаны сыном мемуариста Андреем Андреевичем Нартовым, не только крупным деятелем просвещения и чиновником, но и профессиональным литератором. Но Нартов-младший родился в 1736 году, и соответственно, дату, указанную Нартовым-старшим, можно считать моментом окончания первого варианта. Нартов-младший, очевидно, дополнил подлинные рассказы отца сведениями из других источников и превратил в единое целое.

Как бы то ни было, «Достопамятные повествования» содержат материал, без которого наши представления о Петре будут принципиально неполны.

Отобранные для данной публикации фрагменты дают возможность увидеть еще один аспект личности и мировидения великого императора.

Публикуется по изданию: Рассказы Нартова о Петре Великом / Под ред. Л. Н. Майкова. СПб., 1891.

2

Царь Петр Алексеевич по приезде своем с посольством в город Ригу, желая видеть городские здания и крепость, яко первые предметы чужестранные, любопытства достойные, ходил с Меншиковым и с прочими молодыми дворянами кругом по валу и осматривал местоположение и укрепления оные. Губернатор граф Дальберг, который от подчиненных шведов был о сем уведомлен, тотчас возымел подозрение, приносил Лефорту, первому российского двора послу, за сие жалобу, якобы они крепостные строения карандашом срисовали, требуя от него с угрозами, чтоб он российским путешественникам сие делать запретил.

Сам же он приказал шведским офицерам и стражам за ними строго присматривать и близь городского вала не пускать. Лефорт, учтивым образом извиняясь перед ним, что посольство о сем ничего не ведает, велел градоначальнику сказать, буде в свите посольства находящиеся знатные дворяне кругом вала ходили, то происходило оное не с умысла ухищренного, а ради единой прогулки и позволительного, как кажется, любопытства путешествующим в чужие края видеть славную крепость, которой россияне никогда не видывали, и если, как примечает посол теперь, сие не угодно господину губернатору, то уверяет, что сего впредь не воспоследует.

Лефорт не преминул того же вечера донести о том неосновательном неудовольствии его величеству. Государь, услышав такое странное требование, весьма дивился неучтивому поступку Дальберга, почел явным себе притеснением и обидою и с досадою Лефорту отвечал: «Так мне теперь запрещают смотреть рижскую крепость? Хорошо! Пойдем же отсюда скорее вон, видно, швед нас не любит, но я со временем увижу ее ближе и, может быть, откажу в том королю шведскому, в чем ныне отказывает дерзновенно мне Дальберг».