Петр II

В передаче Маньяна речь, произнесенная Долгоруким во время церемонии сговора, звучала так. «Вчера я был твоим дядей, — обращался князь к княжне Екатерине, — а сегодня ты моя верховная повелительница, и я всегда буду твоим верным слугой. Позволь же мне поэтому подать тебе один совет: не смотри на своего августейшего супруга как на супруга только, но скорее всего как на своего верховного владыку и заботься лишь о том, что может быть ему приятно. Семья твоя, правда, многочисленна, но благодаря Бога, у нее нет недостатка ни в богатстве, ни в должностях; таким образом, если станут у тебя ходатайствовать об оказании кому-либо милостей, заяви себя склоняющейся не столько в сторону имени, сколько в сторону бедности, то есть в сторону тех, кого заслуги и добродетель делают достойными милостей; тогда ты найдешь истинный смысл жить вечно счастливой, что я и желаю тебе».[149]

Речь, как видим, вполне соответствовала характеристике В. В. Долгорукого, данной К. Рондо, — она проникновенна и одновременно пронизана духом государственности, принадлежит по-настоящему государственному мужу, дававшему племяннице совет быть милосердной и ответственной перед подданными. Это позволяет выделить оратора из клана Долгоруких — в большинстве своем людей столь же мелочных, сколь и алчных. Еще до помолвки, в феврале 1729 года, де Лириа доносил о ропоте против Долгоруких: «Все очень недовольны чрезмерною властью дома Долгоруких, которые управляют всем с крайним произволом. Фаворит (князь Иван Долгорукий. — Н. П.), уверенный в царской к нему любви, не следует за его величеством с должным рвением, но большую часть времени проводит в собственных удовольствиях».

[150] «Начинают слышаться жалобы на высокомерие Долгоруких, которые удаляют всех, кто приглянулся царю, как, например, молодой камергер Бутурлин (зять фельдмаршала)», — доносил Маньян 2 мая 1729 года.

К. Рондо извещал 20 мая 1729 года о вызывающей роскоши, в которой живет фаворит: она «постоянно возбуждает удивление простонародья, но какую услугу такая расточительность может оказать его государю — представить себе не могу». Маньян подтверждает суждения своих коллег: Долгорукие, осыпанные милостями, «не щадят ничего, чтобы извлечь всевозможные выгоды из своего положения».[151]

Особенное раздражение вызывала ненасытная жадность будущего тестя царя — князь Алексей исхлопотал у императора дорогой подарок в 12 тысяч крепостных дворов, то есть около 50 тысяч душ мужского пола. Из кремлевских кладовых тесть тащил в свой дом дорогую посуду, драгоценности.

О протесте против этого брака представителей правящей элиты было известно, в том числе и будущему тестю императора. Показательно в этом плане поведение Александра Львовича Нарышкина, племянника Петра Великого, открыто осуждавшего праздное времяпрепровождение Петра II и увлечение им забавами, недостойными императора. За вольные разговоры Нарышкин отделался легким испугом — выдворением из Москвы в одну из подмосковных деревень. Но и там он не угомонился.

Некий дворянин Козлов уговаривал Александра Львовича ехать к императору на поклонение, но тот упорствовал и наговорил еще больше дерзостей: «Что мне ему с чего поклоняться? Я и почитать его не хочу; я сам таков же, как и он, и думая на царстве сидеть, как он, отец мой государством правил, дай мне вытти из этой нужды, я знаю что сделать». Об этом разговоре стало известно властям.

За подобные речи положена была дыба. Но император проявил милосердие к смельчаку, и тот был сослан в 1729 году в дальнюю деревню.

Во время помолвки А. Г. Долгорукий опасался открытого взрыва. На всякий случай он позаботился об обеспечении своей безопасности. У всех выходов из дворца были расположены войска, в зале поставлены гренадеры с заряженными ружьями. Однако обошлось без эксцессов.[152]

До желаемого финала Алексею Григорьевичу оставалось сделать лишь один шаг — свадьба была назначена на январь 1730 года. Приходилось набраться терпения в ожидании радостного дня, когда он станет тестем императора. Впрочем, забот не убавилось и в эти томительные дни, но это были приятные хлопоты: например, срочно реставрировались кремлевские палаты, в которых предполагалось совершить торжество. На их роскошное убранство не жалели денег. И лишь у двоих ожидаемые торжества не вызывали никакой радости — у жениха и невесты. Петр, как мы поняли, не питал нежных чувств к будущей супруге; Екатерина же Долгорукая была страстно влюблена в графа Мелезима, так что отец принес чувство дочери в жертву собственным честолюбивым замыслам.[153]

Недалекий князь Алексей не разглядел того, что заметил иностранный наблюдатель и что не сулило счастливой семейной жизни: «Царь не имеет к ней (невесте. — Н. П.) ни капли любви и относится к ней весьма равнодушно; кроме того, он начинает ненавидеть дом Долгоруких и сохраняет еще тень любви только к фавориту. Ему еще не достает решимости, лишь только он обнаружит ее, погибли оба (фаворит и невеста. — Н. П.), и здесь произойдут новые и ужасные перемены».