Петр III

Судьбе, однако, было угодно еще раз изменить будущее Карла Петера — в Петербурге 25 декабря 1741 г. Елизавета Петровна совершила дворцовый переворот в свою пользу. Тридцатидвухлетняя императрица не имела детей и знала о том, что ей было не суждено стать матерью, поэтому в первые же дни была озабочена поисками наследника. Знала она и о том, что ее племянник голштинский принц имел такие же права на русскую корону, как и на шведскую, тоже оказавшуюся вакантной, и поэтому поспешила упредить шведов организацией тайной доставки наследника из Киля в Петербург.

Поспешный и тайный характер операции, которую императрица поручила осуществить майору Николаю Фридриху Корфу, была обусловлена двумя обстоятельствами: во-первых, опасением, что Швеция могла раньше России объявить принца наследником королевской короны; во-вторых, в Петербурге ожидали возможных неприятностей от Дании, интересам которой противоречило и объявление Карла Петера наследником Российского престола.

О степени заинтересованности Елизаветы Петровны в прибытии Карла Петера в Россию можно судить по ее двум к нему посланиям, когда он находился в пути. „Светлейший герцог, — писала императрица 10 января 1742 г., — мой вселюбезнейший племянник, ваше королевское высочество, с каким доброприлагательным нетерпением к себе ожидаю, о том здесь описывать не хочу; токмо чрез сих, нарочно посланных от меня двора нашего служителей намерение вам тем наипаче объявить мое особливое желание, сколько я с беспокойством дожидаться буду приезда Вашего королевского высочества принуждена.

Того ради как для лучшего и скорейшего прибытия, так и для обережения и безопаснейшего продолжения в пути вашего королевского высочества. сих посланных до границы курляндской отправили, которых рекомендуя в милость и призрение вашего королевского высочества. Остаюсь с непременным всегда люблением вашего королевского высочества моего вселюбезнейшего племянника благожелательная и благосклонная тетка Елисавет“.

Второе письмо, явившееся ответом на послание принца из Митавы, еще более, чем первое, отражает нетерпеливое ожидание прибытия наследника в Россию. Императрица призналась, что „с великою приятностью и нетерпением вас к себе ожидаю… и при сем желаю, чтобы без всякого замедления наискорее сюда прибыть соизволили, тем наипаче, что я никакой встречи для приема вашего королевского высочества никого не отправила в том намерении, чтобы не было для сего случая никакой остановки и препятствия“.

5 февраля 1742 г. принц прибыл в Петербург. На радостях Елизавета Петровна в дворцовой церкви отслужила благодарственный молебен, возложила на него Андреевскую ленту с бриллиантовой звездой, а 10 февраля по случаю дня рождения принца был устроен фейерверк и иллюминации. Императрица поселила племянника рядом со своими покоями, что означало ее особенное к нему расположение.

Приезжий удивил окружающих худобой и бледностью. Некоторое разочарование он доставил и своей тетушке. Елизавета Петровна, как известно, не отличалась ни начитанностью, ни образованностью, но тем не менее племянник даже ее удивил дремучим невежеством.

Елизавета Петровна с нескрываемым желанием сразу же объявила бы голштинского принца наследником Российского престола, но тому препятствовал „Тестамент“ Екатерины I, предусматривавший непременное условие — наследник должен был исповедовать православную веру. В итоге перед императрицей стояли две первостепенной важности задачи: подготовить претендента на трон к принятию православия и устранить серьезные пробелы в его образовании и воспитании. Первую задачу должен был решить иеромонах Тодорский, вторую — профессор Яков Яковлевич Штелин. Тодорский занимался с наследником ежедневно 4 часа по утрам русским языком и Законом Божиим.

По свидетельству Екатерины II, усвоение Карлом Петером православия протекало не без затруднений — в разговорах с Тодорским он по большей части обнаруживал отвращение к религии. Он не хотел ни с чем соглашаться, спорил о каждом предмете, и приближенные его часто бывали призываемы, чтоб охладить горячность наследника и пригласить его к более мягким выражениям. Наконец, после многих для себя неприятностей он подчинялся воле императрицы, но, может быть, по привычке или по охоте противоречить Карл Петер неоднократно высказывал, что ему приятнее было бы уехать в Швецию, нежели оставаться в России.

Свидетельства Екатерины II подтвердил саксонский дипломат Пецольд. В депеше от 12 октября 1742 г. он извещал свой двор: „Голштинский двор пренебрегает народом и оказывает явное пристрастие к Франции, которую народ считает своим злейшим и опаснейшим врагом. Молодой герцог и по настоящее время почти ни слова не говорит по-русски, и хотя его недавно стали обучать греко-российскому закону, но как к нему, так и ко всем здешним обычаям, он при всяком случае выказывает столько презрения, что с каждым днем его меньше любят“.

Что касается устранения пробелов в образовании, то этот процесс по времени был более продолжительным, он закончился только в 1745 г., когда наследнику минуло 16 лет.