Петр III

Императрица была «доведена до страшного гнева». Шетарди в 24 часа выслали из России. А принцессе Иоганне пришлось дорого заплатить за колкий язык. Если бы она была русской подданной, Елизавета отправила бы её вслед за Лопухиной. Но с владетельной княгиней приходилось церемониться. Императрица отчитала неблагодарную гостью и лишила её расположения. Если раньше комендантша писала мужу, что её «обслуживают, как королеву»³³, то теперь царица не всегда допускала Иоганну к руке и обходила приглашениями.

Осторожная София старалась держаться от знакомых матери подальше и выказывать всяческую лояльность императрице. Однако, как бы осмотрительно она ни вела себя, избежать нагоняев от Елизаветы не получалось. Роскошный образ жизни при дворе заставлял великую княгиню делать долги, о последних же доносили государыне. «Однажды, когда мы, моя мать, я и великий князь, были в театре, ...я заметила, что императрица говорит с графом Лестоком с большим жаром и гневом. Когда она кончила, Лесток её оставил и пришёл к нам в ложу; он подошёл ко мне и... сказал: “она очень на вас сердита”. На меня? За что же? был мой ответ. — “Потому что у вас много долгов”... У меня навернулись на глаза слёзы... Великий князь, который был рядом со мной и приблизительно слышал этот разговор, дал мне понять игрой лица больше, чем словами, что он разделяет мысли своей тётушки и что он доволен, что меня выбранили. Это был обычный его приём, и в таких случаях он думал угодить императрице, улавливая её настроения, когда она на кого-нибудь сердилась».

Между тем часть расходов принцесса Иоганна и цесаревич могли бы приписать себе. «Великий князь мне стоил много, потому что был жаден до подарков; дурное настроение матери также легко умиротворялось какой-нибудь вещью, которая ей нравилась»³⁴.

Бедная девочка! Покупать добрые чувства матери и жениха подарками! Какой бы расчётливой умницей София ни представала в «Записках», её гордость невыносимо страдала от таких отношений.

«Он стал ужасен»

Казалось, Екатерина прошла уже добрую половину пути до брачного венца. Но тут неприятный сюрприз преподнёс великий князь. Он сильно заболел — сначала корью, а затем, едва оправившись, оспой. В те времена такие недуги часто сводили в могилу.

Первый из них мальчик перенёс без осложнений. «Осенью великий князь захворал корью, что очень насторожило императрицу и всех, — вспоминала Екатерина. — Эта болезнь значительно способствовала его телесному росту; но ум его был всё ещё ребяческий; он забавлялся в своей комнате тем, что обучал военному делу своих камердинеров (кажется, и у меня был чин)... Насколько возможно, это делалось без ведома его гувернёров, которые, правду сказать, с одной стороны, очень небрежно к нему относились, а с другой — обходились с ним грубо и неумело и оставляли его очень часто в руках лакеев, особенно когда не могли с ним справиться. Было ли то следствием дурного воспитания или врождённых наклонностей, но он был неукротим в своих желаниях и страстях»³⁵

.

В декабре 1744 года двор отправился из Петербурга в Москву, но на полдороге, в селе Хотилове, Пётр захворал. «В этом месте остановились на сутки. На следующий день около полудня я вошла с матерью в комнату великого князя и приблизилась к его кровати; тогда доктора великого князя отвели мать в сторону, и минуту спустя она меня позвала, вывела из комнаты, велела запрячь лошадей в карету и уехала со мной... Она мне сказала, что у великого князя оспа»³⁶. Диагноз страшный. По поведению принцессы Иоганны видно, как та испугалась за дочь.

И было чего бояться. В России оспа не переводилась среди простонародья. Доктор Томас Димсдейл, приглашённый в Петербург в 1768 году уже Екатериной II для того, чтобы положить начало отечественному оспопрививанию, писал: «О смертельности оспы бесполезно приводить новые доказательства, после рокового опыта, который был сделан Россией, особенно же Санкт-Петербургом, где, несмотря на все возможные предосторожности, никогда почти не прекращается эта болезнь, так как зараза постоянно туда заносится посредством кораблей, прибывающих из всех частей света». Рассказав об одном несчастном случае, когда жертвой сделалась «дочь богатого вельможи, красавица собою», врач продолжал: «Было бы невозможно определить положительно, каким образом зараза проникла ко двору... но это плачевное событие доказало, что императрица и великий князь легко могли подвергнуться той же опасности каждый раз, как они показывались народу»³⁷.

Эти слова были в силе и за 24 года до прибытия английского хирурга в Россию. Елизавета Петровна, брезгливая по натуре, страшилась заразы и приказывала увозить больных из царских резиденций при малейшем подозрении на нездоровье. С Петром было иначе: расправив крылья, государыня кинулась к племяннику и проводила у его постели дни и ночи. В этом раскрылись и нерастраченные материнские чувства, и жалость к бедному мальчику-сироте, и... политический страх потерять наследника.